Сообщив сиделке, что она зайдет повидать мужа через пятнадцать минут, Рафаэлла поднялась на лифте на второй этаж и направилась в свою спальню. Подойдя к зеркалу, она долго и пристально смотрела на свое отражение, потом пригладила свои шелковые черные волосы, свернутые в тугой узел у основания шеи. Открыв шкаф, она достала оттуда шляпу. Это было прелестное дизайнерское творение, которое она купила год назад в Париже, когда шляпы снова вошли в моду. Надев ее, она тщательно выбрала идеальный угол наклона и на секунду задумалась, зачем она вообще ее купила. Кто обратит внимание на ее прелестную шляпку? Ее украшала крошечная черная вуалетка, которая придавала таинственность миндалевидным глазам, и по контрасту с черной шляпой, волосами и черной вуалеткой кожа Рафаэллы казалась еще более белоснежной.

Рафаэлла аккуратно нанесла тонкий слой яркой помады на губы и надела жемчужные серьги. Она оправила свой костюм, подтянула чулки и заглянула в сумочку, чтобы убедиться, что наличные деньги, которые она всегда брала с собой в поездки, были спрятаны в боковом кармашке черной сумочки из шкурки ящерицы, которую ее мать прислала ей из Испании. Стоя около зеркала, Рафаэлла казалась воплощением элегантности, красоты и стиля. Такие женщины ужинают у «Максима» и посещают скачки в Лоншане. Их видят на приемах в Венеции и Риме, Вене и Нью-Йорке. Они ходят в театры в Лондоне. Это не могло быть отражением той девочки, которая как-то незаметно превратилась в женщину и которая была теперь женой парализованного и умирающего семидесятишестилетнего старика. Рафаэлла взяла в руку сумочку и печально улыбнулась, все больше сознавая, насколько внешность может быть обманчивой.

Она пожала плечами, выходя из спальни, перебросив через руку длинную роскошную темную норковую шубку, и направилась к лестнице. Для Джона Генри установили лифт, она большей частью предпочитала ходить пешком. И сейчас тоже она поднялась по лестнице на третий этаж, где уже давно располагались покои ее мужа, к которым примыкали три комнаты для сиделок, посменно дежуривших возле него. Это были степенные женщины, довольные своим жильем, своим пациентом и своей работой. Им щедро платили за их услуги, и, как и та горничная, которая обслуживала Рафаэллу за завтраком, они каким-то образом ухитрялись все эти годы оставаться безликими и неприметными. Рафаэлла часто скучала по темпераментным и зачастую невыносимым слугам в Санта-Эухенья. Большей частью они были безупречно послушными, но время от времени по-детски бунтовали. Они служили семье ее матери многие годы, некоторые даже из поколения в поколение. Они могли быть воинственными и ребячливыми, любящими и добросердечными. Они то смеялись, то впадали в ярость, но были преданы людям, которым служили, в отличие от этих хладнокровных профессионалов, которые работали на Джона Генри.

Рафаэлла тихо постучала в дверь, ведущую в комнаты, которые занимал ее муж, и оттуда мгновенно высунулась голова.

– Доброе утро, миссис Филлипс. Мы уже готовы.

Мы? Рафаэлла кивнула, вошла внутрь и по короткому коридору прошла в спальню, к которой, как и к ее собственной, этажом ниже, примыкали будуар и маленькая библиотека. Джон Генри лежал в своей кровати, глядя на огонь, уже горевший в камине. Рафаэлла медленно подошла к нему, но он, казалось, не слышал ее шагов, пока наконец она не села в кресло, стоявшее рядом с его кроватью, и не взяла его за руку.

– Джон Генри… – после четырнадцати лет, проведенных в Сан-Франциско, она все еще произносила его имя с легким акцентом, но ее английский был безупречен многие годы. – Джон Генри…