— Но в неё сила тоже не попала? — Верховный Никон сидел в позолоченном кресле и смотрел на сына глазами постороннего человека. В было нём мало отцовских чувств, если не сказать — отсутствовали вовсе. Для него Алек был хорошим — нет, отличным! — служащим. Исполнительным, неэмоциональным, одиноким, достаточно жестоким. И всё же у конкретно этого инквизитора была исключительная черта, делающая его ещё более значимым в глазах Верховного — Алек носил фамилию Минин.

— Никак нет.

— Хорошо… — Никон встал, поправляя бархатную красную рясу. От ряс других вышестоящих Ковена она отличалась только узким золотым палантином, ниспадающим на грудь с двух сторон, и похожего вида манипулом. Никон любил поглаживать расшитую ткань, иногда задевая повисшую на руке кисть-борлу, словно эти знаки отличия придавали ему сил. Впрочем, это возможно — никто, кроме самих Верховных, не знал об особенностях этого одеяния, а руны соулу на палантине и догаз на манипуле вполне могли иметь силовое воздействие. — Жаль, что энергия пропала, мы бы во многом могли её использовать. Надеюсь, ты понимаешь, что подобная ошибка не может остаться безнаказанной?

— Да, Верховный, — Алек склонил голову ещё ниже. В какой-то степени ему было даже интересно — как отец извратится в этот раз? Не то чтобы Алеку приходилось часто ошибаться, но даже маленькие оплошности давали Верховному право придумать для своего верного слуги что-то новенькое.

— С этого года ты будешь назначен заведующим кафедры предупреждения и ликвидации негативной ритуалистики и колдовства. Дополнительная ответственность сделает тебя более внимательным к деталям.

Алек едва слышно выдохнул сквозь зубы. Интересно, а куда дели прошлого заведующего? Вроде он показывал себя только с положительных сторон…

Впрочем, для таких вопросов не время — с Верховного станется назначить Алека деканом всего факультета, неподъёмными оковами прижав его к Завесе и институту. Нет, такого Алеку не надо, так что без лишних слов:

— Будет исполнено, Верховный.

— Ты свободен.

Алек поклонился и спиной, развернувшись лишь у самой двери, покинул помещение. Это не было проявлением раболепия — лишь соблюдением служебной этики.

Алек крепко держался за правила. Тем удивительнее для него было их нарушить.

Нарушил. И какие последствия? Решил, что самый умный: теперь Морена лежит без сознания, и над ней трясутся лучшие колдмедики Завесы.

Алек нервно огладил инквизиторский мундир. Ряса у него тоже имелась — чёрная с красным палантином, надлежащая по статусу, но надевать её приходилось только в особых случаях. Оно и правильно — эти юбки не предполагали активных телодвижений.

Взвинченный, но внешне стабильно замороженный, Алек отправился навестить подопечную.

Застряв по пути в пробке, он как никогда пожалел о том, что мётлы и другие летательные аппараты ему недоступны. Даже треклятые дельтапланы нуждаются в управлении воздушной силой, и ему, блокиратору, приходится довольствоваться наземным транспортом. По правде, существует воздушное такси, но сидеть за спиной у какого-то колдуна или ведьмы… довольно унизительно.

Впрочем, «влетел» он в больницу и без метлы, сразу направившись в нужную палату. Ему никто не мешал — спрашивать кто он, к кому и зачем, не было никакого смысла. Кто Минина не знал до этих дней — теперь узнавал издалека.

Алек пришёл как раз когда медсестра расчёсывала спящей Морене волосы. Персонал боролся за право расчесать эти чёрные кудри — ходила байка, что тот, кто расчешет волосы пациентки из седьмой палаты, будет награждён удачей на неопределённый срок. Правда это была или нет — теперь волосы Морены всегда сверкали полированным шёлком.