на тему шоколадок «Марс». – Вшивая метафора, – пробормотала она. – Йоменская служба крысы… йоменами в Средневековье называли молодых крестьян, и я готова поспорить, что даже такой профессионал, как ты, и то этого не знает. Принеси мне плащ и подай мой флаппер к главному входу, – кинула она оловяшке, выросшему по ее вызову в дверях библиотеки. – Я полечу к себе на виллу, – повернулась она к Джо. И добавила, когда тот ничего не ответил: – Ты бы попробовал сочинить эту речь без всяких помогалок, своими собственными словами. Тогда и не будет никаких этих «йоменских крыс», доводящих тебя до белого каления.

Только вряд ли у меня это теперь получится, подумал Джо Адамс. Чтобы самому, своими словами, без помощи механизма. Теперь я намертво к нему прикован.

Тем временем снаружи туман добился полной победы; бросив взгляд искоса, Адамс увидел, что он оккупировал уже весь мир до самых окон библиотеки. Ну что же, подумал он, зато мы избавлены от очередного яркого, сплошь из взбаламученной радиоактивной пыли заката.

– Мисс Хакетт, – объявил оловяшка, – ваш флаппер подан к главному входу, и ваш шофер типа два готов распахнуть для вас дверцу. И во спасение от вечерних миазмов один из служителей мистера Адамса будет омывать вас потоком теплого воздуха, пока вы не окажетесь внутри.

– Господи, – скривился Джо Адамс и потряс головой, словно избавляясь от наваждения.

– А ведь ты сам, дорогуша, его всему этому и научил, – заметила Коллин. – Весь его выспренний язык пришел прямиком от тебя.

– А все потому, – горько ответил Адамс, – что я люблю стиль, величие и ритуал. Броуз написал мне, письмо пришло в агентство прямо из его женевского бюро, что в этой речи должна использоваться как центральный образ именно она – белка. А что про нее скажешь, чего еще никто не говорил? Они делают запасы, они бережливы. Все мы это прекрасно знаем. Но что они делают еще такого, к чему можно было прицепить проклятую мораль?

«А к тому же, – подумал он, – все они умерли. Такого животного вида больше не существует. Но мы упорно превозносим ее добродетели, истребив предварительно ее как таковую».

Он набрал на клавиатуре риторайзера две новые лексические единицы. «Белка». И – «геноцид».

После недолгих раздумий машина заговорила:

– Вчера по дороге в банк со мной приключилась презабавнейшая вещь. Я проходил через Центральный парк, а вам всем хорошо известно…

– Ты проходил?! – пораженно воззрился Джо. – Ты проходил через Центральный парк?! Да Центрального парка нет уже сорок лет.

– Да брось ты, Джо, это же машина.

Накинув плащ, Коллин вернулась, чтобы чмокнуть его на прощание.

– Но эта штука совсем сбрендила! – кипятился Адамс. – И она сказала «презабавнейшая», когда я ввел ей слово «геноцид». Можешь себе представить…

– Она как бы вспоминает, – рассудительно объяснила Коллин; привстала на колено, нежно потрогала его лицо и посмотрела прямо в глаза. – Я люблю тебя, но так ты скоро умрешь, надорвешься на работе. Как только я приеду в Агентство, первым делом направлю Броузу заявление с просьбой предоставить тебе, по возможности, двухнедельный отпуск. И у меня есть для тебя небольшой сюрприз: один из моих оловяшек вел неподалеку от виллы раскопки, формально не выходя за границы участка, то есть за новые границы, – это мои оловяшки устроили тут небольшой обмен с оловяшками северного соседа.

– Книга, – произнес он, и в нем вспыхнул огонек интереса, быстро превратившийся в пламя.

– Книга, – кивнула она, – и очень хорошая. Настоящая, довоенная, не какой-нибудь там ксерокс. Знаешь какая?