Николас раздраженно пожал плечами, его усталый мозг уже отказывался что-либо понимать.

– Пошли-ка мы спать, поговорим когда-нибудь по…

– Затем, – невозмутимо продолжила Кэрол, – в речи от тринадцатого мая он снова использовал это выражение. Та достопамятная речь, в которой он нам сообщил, что уничтожение Ленинграда может оказаться… – Она подняла глаза от бумаги. – Может оказаться истинным “ку де гра”». Никакого «эс», он вернулся к начальному произношению. – Она вернула бумагу в шкаф и тщательно его заперла.

Николас заметил, что для этого потребовался не только железный ключ, но и легкое нажатие пальцев, считывавшее, очевидно, рисунок папиллярных линий; даже при наличии второго ключа – даже ее собственного ключа – шкаф останется закрытым. Он откроется только для нее.

– Ну и?

– Я не знаю, – пожала плечами Кэрол. – Но что-то это все-таки значит. Кто воюет на поверхности?

– Оловяшки.

– А где же все люди?

– Сейчас ты очень похожа на комиссара Нанса, допрашивающего людей в такое время, когда им давно бы пора…

– Они в муравейниках, – сказала Кэрол. – Под землей. Как мы. И вот, когда ты подаешь заявку на искусственный орган, тебе отвечают, что они отпускаются только военным лазаретам, находящимся, надо понимать, на поверхности.

– Я не знаю и знать не хочу, – сказал Николас, – где находятся эти лазареты. Я только знаю, что они имеют приоритет, а мы его не имеем.

– Но если воюют сплошь оловяшки, кто же лежит в лазаретах? – спросила Кэрол. – Оловяшки? Нет. Потому что поврежденных оловяшек рассылают по мастерским вроде нашей. Да и вообще у оловяшки нет поджелудочной железы. Конечно, на поверхности есть сколько-то людей, к примеру наше правительство. То же самое и на той стороне фронта, у советских. Так что же, все поджелудочные железы предназначены только для них?

Николас молчал, спорить тут было невозможно.

– Что-то тут явно не так, – продолжила Кэрол. – Не может быть никаких военных лазаретов, потому что там нет ни штатских, ни солдат, которых ранят на войне и которые нуждаются в искусственных органах. И все же нам этих органов не выдают. К примеру, мне для Сузы, даже хотя они знают, что без Сузы мы не продержимся. Так что подумай об этом, Ник.

– Хмм.

– Ты еще придумаешь что-нибудь лучшее, чем «хмм», – обнадежила Кэрол. – И придумаешь скоро.

Утром, когда Николас проснулся, Рита встретила его вопросом:

– Вчера ты ушел из зала с этой женщиной, с этой Кэрол Тай. Зачем?

– Нужно было подписать бумаги о смерти Сузы, – пробормотал Николас, не совсем еще проснувшийся и чувствовавший себя до крайности неловко с немытым лицом и нечищеными зубами. – Дела, что тут поделаешь.

Он поплелся босиком в ванную, общую с соседним гнездом, и увидел, что дверь заперта.

– Ладно, Стью, – сказал Николас, – кончай свое бритье и открой мне дверь.

Дверь приоткрылась. Его брат виновато стоял перед зеркалом и действительно брился, хотя брить-то там толком было и нечего.

– Да ты не обращай на меня внимания, – сказал Стью. – Делай все, что ты там…

– Сегодня мы первыми заняли ванную, – взвизгнула его жена Иди, высунувшись из своего гнезда. – Твоя Рита прошлым вечером намывалась в ванной целый час, так что сегодня ты мог бы и подождать.