– Да, – подтвердила мисс Праут еле слышным, послушным голосом. – Мы не сумели обеспечить…

Она запнулась и умолкла не в силах вспомнить, чего они там не обеспечили. Повисла неловкая, напряженная тишина.

Николас взял дело в свои руки:

– Так вот, мы производим главное оружие, которым ведется война, потому что одни лишь оловяшки способны жить на сплошь радиоактивной поверхности среди разнообразных культур смертоносных бактерий и хлинэстеразоразрушающего нервного газа…

– Холинестераза, – поправил Нанс.

– …и лишь благодаря им мы живы. Мы обязаны своей жизнью этим машинам, создающимся в наших мастерских. Именно это имел в виду комиссар Нанс. Жизненно важно понимать, почему мы должны…

– Оставь это дело мне, – тихо сказал Нанс.

– Нет, Дейл, мне нужно закончить мысль.

– Ты уже сделал одно непатриотичное утверждение. Холинестеразоразрушающий нервный газ был придуман в Америке. Ты же знаешь, я могу приказать тебе сесть на место.

– И все-таки я не сяду, – сказал Николас. – Люди устали. Сейчас не время приставать к ним с вопросами. Смерть Сузы…

– Именно что самое время, – прервал его Нанс. – Меня, Ник, обучали в Берлинском институте психиатрической войны, сама миссис Морген и ее клиницисты, так что мне ли не знать. Как вы все понимаете, – обратился он к аудитории, – наш главный механик был…

– Вот что, комиссар. Политком Нанс. Мы сейчас дадим тебе мешок репы, а ты постарайся надавить из нее бутылку крови. Ну как, согласен? – прозвучал откуда-то из зала враждебный, измывательский голос.

Зал одобрительно зашушукался.

– Я же говорил тебе, – негромко сказал Николас густо покрасневшему комиссару, который судорожно сжимал в руках свои заметки. – Может, теперь ты позволишь им разойтись по домам?

– Между мной и вашим президентом возникло небольшое разногласие, – громко сказал Нанс. – В качестве компромисса я задам вам только один вопрос.

Он замолк, ощупывая глазами усталый испуганный зал. Единственный враждебный голос более не звучал; Нанс был сильнее их, потому что он, и один лишь он, был тут не гражданином, а чиновником Запдемии и мог при желании вызвать в муравейник с поверхности живую, из людей, полицию либо, если поблизости не было подчиненных Броуза, ударный отряд вооруженных оловяшек из войск генерала Хольта.

– Комиссар, – объявил Николас, – задаст еще один вопрос. А потом, с Божьей помощью, мы все отправимся спать.

И сел на свое место.

– Так чем же сможем мы восполнить мистеру Янси нашу с вами неудачу? – медленно, с расстановкой спросил комиссар.

Николас внутренне застонал. Но ни он, ни кто иной из бакеров не имел законного права, да и вообще никакого права, заткнуть рот их комиссару. И все же его здесь присутствие имело и свои положительные стороны. Потому что Нанс был единственным человеком, осуществлявшим прямую связь между их баком и правительством; теоретически через Нанса они могли спрашивать правительство и отвечать на его вопросы, и даже сейчас, в самый разгар мировой войны, между баком и правительством проводились иногда совещания.

Однако здешним бакерам было трудно смириться с наплевательским отношением Дейла Нанса – или, вернее, его начальников с поверхности, – проявлявшимся в самые неподходящие моменты, например теперь, когда давно пора спать. Это положение не было безвыходным, только выход вызывал большие сомнения.

Николасу однажды предложили (и он тут же ценой больших сознательных усилий навсегда забыл имена тех, кто это сделал) как-нибудь ночью быстро и без шума устранить комиссара. Нет, сказал Николас. В этом нет никакого смысла. Не будет этого, так пришлют другого. А Дейл Нанс все-таки человек, а не какая-то бездушная сила. Так неужели вам предпочтительней иметь дело с Эстес-Парком как с некоей силой, изредка вещающей с экрана, которую вы видите и слышите, но никак не можете ответить?