Зеленые глаза мягко скользнули по нему, словно сканируя от макушки до пяток, на мгновение остановившись на бейджике, болтающемся на кармане халата. Черты лица, до сих пор напряженные из-за физической нагрузки, расслабились, а на губах, возможно чуть тонковатых для столь широкого лица, появилась улыбка.

– На ловца и зверь бежит! – воскликнула она, тяжело отдуваясь. – Знаете, Владимир Всеволодович, вам что-то надо делать с лифтами: я десять минут ждала, но так и не дождалась!

– Утро понедельника, – ответил он, пожав плечами. – Значит, вы меня искали?

– Да.

Незнакомка полезла в сумочку и, покопавшись в ней, извлекла красную книжечку, раскрыв ее привычным жестом перед носом Мономаха.

– Меня зовут Алла Гурьевна Суркова, – представилась она.

– Следственный Комитет? – удивленно переспросил он, пробежав глазами короткий текст. – Из-за Гальперина?

– А почему вы удивляетесь? – вопросом на вопрос ответила Алла Гурьевна.

– Ну был бы он прокурором или судьей – тогда понятно, но адвокат…

– Понимаю, – снова улыбнулась старший следователь. Мономах невольно подумал, что у нее чудесная улыбка, заставляющая забыть о том, что перед тобой бабища весом в добрых сто кило. – Трудно придумать что-то хуже, чем в понедельник утром заниматься обстоятельствами гибели потенциального противника!

– Гибели?

– О, не волнуйтесь, – махнула рукой Алла Гурьевна. – Знаете, как бывает: начальству звонят «откуда следует», и приходится исполнять. Не возражаете, если мы поговорим у вас в кабинете?

Когда поднялись на седьмой этаж, Мономах открыл дверь, пропустил вперед незваную гостью и подошел к шкафу.

– Садитесь за стол, – бросил он через плечо. – И рукав засучите.

Когда он, достав тонометр, обернулся, то увидел, что Суркова безропотно выполнила указания. Мономах измерил ей давление в полной тишине.

– Сто восемьдесят на сто, – объявил он результат.

– О, это мое почти нормальное давление! – с облегчением выдохнула она.

– Сколько вам лет?

– Тридцать шесть. А что?

– Если у вас сейчас такое давление считается нормальным, вы вряд ли доживете до пятидесяти. Вам необходимо сбросить как минимум десять кило. А лучше – все двадцать.

– Вы не слишком-то корректны, – уголком губ усмехнулась женщина.

– Я врач, – пожал он плечами и встал, убирая аппарат обратно в шкаф. – Ко мне приходят не за тем, чтобы услышать комплимент.

– Думаете, я не в курсе, что у меня проблемы? Только вот при такой работе, как у меня, стресс неизбежен! И я его «заедаю».

– Еда – самый доступный способ выработки эндорфинов, – согласился Мономах. – И самый короткий путь к могиле.

– Гальперин тоже там оказался раньше срока, – резонно заметила Суркова. – А он был стройным, как кипарис!

– У него был рак в последней стадии. Он курил всю жизнь и страдал язвой желудка со студенческих времен – вообще удивительно, что дожил до своих лет!

– Вы полагаете, он умер от болезни?

– Я не онколог, но… Гальперину повезло, что он умер легко.

– С чем его доставили?

– Ушиб позвоночника и травматическая кокцигодиния вследствие падения с лестницы.

– Что, простите?

– Повреждение копчика. Гемоглобин был на очень низком уровне – скорее всего, голова закружилась.

– Скажите, а каков профиль вашего отделения? ТОН – звучит непривычно!

– Мы занимаемся хирургическим и консервативным лечением дегенеративно-дистрофических заболеваний позвоночника, врожденными и приобретенными стенозами позвоночного канала, экстрамедуллярными опухолями спинного мозга…

– Вы оперируете здесь?

– Разумеется. Но еще проводим комплексное консервативное лечение – курсы миофасциальных и корешковых блокад, веноспондилоинфузию для улучшения венозного кровотока в позвоночнике и так далее.