– Я вообще ничего не хотел ей говорить. Решил, что верну тебя раньше, чем до нее дойдет новость о нашем расставании. Но домработница сказала ей, что ты уже несколько дней не живешь дома, и я приезжаю поздно.
– Вернуть? Дим…
Сильные пальцы Димы ласкают мои тонкие ледяные пальчики, будто пытаются развести огонь из мокрых угольков.
– Стеф, я узнал, что моя мать захотела с тобой поговорить, и подумал, что не могу упустить шанс тебя увидеть. Я работать не могу. Ты постоянно в моей голове.– Стучит пальцем по виску и морщится. – А ты знаешь, что сейчас у меня очень важный контракт намечается, черт. – Встряхивает головой, скалится. – Мне так холодно одному.
Синие глаза влекут в бездну. Увожу взгляд, задерживаю дыхание.
– Я очень рада, что в компании дела идут хорошо. И тот важный контракт обязательно будет твоим. Но я не вернусь только потому, что тебе одиноко и ты чувствуешь себя плохо. Или потому, что ты боишься, что общество осудит. Мне тоже плохо. От твоей лжи особенно.
Обрываю наш затянувшийся контакт, вытащив руки из его плена. Между нами повисает холодное молчание.
Я секунду смотрю на ставшее багровым лицо Димы, а затем поднимаюсь, расправляю ремешок сумочки. Ее содержимое звучно побрякивает внутри.
– Теперь ты не только под защитой Влада, но и любимых сестер? Занятное видео мне прислала Серафима.
– Правда? Узнал себя?
Дима рывком встает, становясь великаном в стране лилипутов. Желваки перетирают мой вопрос в мелкий помол, а зрачки заливают чернотой синие радужки.
– Я никогда не был в том клубе. Ненавижу эти дешевые забегаловки и полуголых девок, трясущих задницей перед носом тоже, не перевариваю.
– Тебе не надоело врать? – я устало выдыхаю. – Сначала ты платишь миллионы заму и Эле, чтобы они не начали болтать, а потом едешь в клуб отдохнуть душой и телом. И говоришь, что на видео не ты?
На Диминой шее пульсирует толстая вена. Я даже отсчитываю пульсацию, будто это даст мне успокоение.
– У меня была и есть только ты. С тобой я расслаблялся душой и телом.
Я рассматриваю его и понимаю, он изменился в моих глазах. Те любимые черты, которые могли доводить меня до исступления, теперь кажутся фальшивыми. Искусственными до мелочей.