— Там настоящая дыра. Предыдущий владелец собирал наркош и шлюх со всего Уэстенда и Тардена, закатывали настоящие оргии. Умер пару месяцев назад, ферму выставили на аукцион. Продали за гроши.

— От передоза умер? — осведомился Мерсер.

— Нет, загнулся от сердечного приступа. — Констебль замялся, потом продолжил: — Не знаю, в курсе вы или нет, но в отдел Уэстэнда я перешёл из участка Хастингс, район Тардена. Навидался всякого.

Мерсер кивнул. У Хастингса была дурная слава. Этот район становился последним прибежищем всех обделённых города: нищих, проституток, наркоманов. Большая часть отщепенцев находила крышу над головой в дешёвых мотелях, кишмя кишащих тараканами. Летом наиболее опустившиеся ютились прямо на улице, зимой разбредались по подвалам или заброшенным домам. Неопрятные люди неопределенного пола, спящие посреди тротуара в куче рваных тряпок, никого не удивляли, через них просто перешагивали и шли дальше, даже не пытаясь узнать, живы ли они. Да что там бомжи, в Хастингсе не удивлялись вообще ничему. Ни блошиным рынкам, где продавалось за гроши последнее, прямо с себя, ни еде, украденной из ближайшего супермаркета и предлагаемой задарма, ни барыгам, в открытую, на улице толкающим дозу. В ближайшей подворотне, не таясь от прохожих, двенадцатилетние подростки могли забивать косяк или колоться — или уже загибаться от дозы, но никто бы не вмешался. Тот, кто совал нос не в своё дело, жил очень недолго, а вот умирал — болезненно. То и дело уличный шум разрывал вой сирен бронированных полицейских минивэнов, однако полицейские патрули предпочитали не углубляться в смердящие от переполненных помоек переулки.

«Днище» — так называли этот район сами обитатели. Жизнь, кишащая в придонье, была короткой, убогой, больной, но в то же время невероятно цепкой и въедливой. Там же собирались и те, кто, словно стервятник, стремился сорвать куш с человеческого несчастья. Именно здесь оборот удачливого торговца наркотиками доходил до двух миллионов долларов в год.

Неожиданно Мерсера осенило, почему адрес фермы показался ему знакомым. Несколько лет назад из отделения полиции Хастингса пришел стандартный, в общем-то, запрос. Один парень из местных заявил о пропаже своей подружки. По его словам, пару дней назад у них закончились деньги, и женщина решила залатать дыру в семейном бюджете единственным известным ей способом. Натянула короткую юбчонку и вышла на угол Хастинг и Фишер. Бойфренд стоял под козырьком, обеспечивая своеобразную охрану. Вскоре возле женщины остановился белый грузовик. Минут пять подружка договаривалась с водителем, потом села в машину — и это был последний раз, когда дружок её видел. Но у него хотя бы хватило ума запомнить номера.

Номера принадлежали Дэну Уильямсу, тогдашнему владельцу фермы, куда сейчас под рев сирен летели полицейские машины. Этот район относился к юрисдикции полиции Уэстэнда, поэтому возникла необходимость повтора показаний в отделе Мерсера для того, чтобы полицейские получили ордер на обыск.

Этот заявитель ничем не отличался от других обитателей Хастингса. Вскоре после исчезновения подружки он продал последнее имущество и потратил деньги на наркотики. В день, когда его привезли в отдел Уэстэнда, свидетель был настолько ушмаленный, что с большим трудом вспомнил собственное имя. Путался в деталях и не смог опознать ни автомобиль, ни номера. Мерсер по сей день считал, что он говорил правду, но возможность получить ордер на обыск при тех обстоятельствах равнялась нулю.

За последующие годы из Хастингса пропало ещё одиннадцать женщин. Наверняка пропавших было намного больше, просто некому было заявлять.