– Староста, – гордо подбоченился мужик, выпячивая бороду в мою сторону, – в прошлом году выбрали, как Миколка к праотцам отошел. Витяком звать меня.

– И сколько, сударь Витяк, вы предлагаете за осмотр вашего моста?

– Десять корон.

– Не густо. Особенно учитывая то, что смотрящий ничего о твари не знает. Так сколько?

– Так вы ж… – Староста осекся, но я поняла: ученица. И колдуну он заплатил бы двадцать, а то и тридцать, причем золотом. – Ну, давай, двенадцать.

Торговаться я не стала, деньги у нас и вправду были.

– Хорошо. Еще один вопрос, сами под мост лазали?

– Да ничего там нет. Днем, правда, – ночью боязно.

И то верно, днем эта тварь, если я на ту думаю, спит себе в соседнем лесочке. Я уже было поднялась со скамьи, пребольно ударившись коленкой о низкую столешницу. На миг сдавила пальцами твердую доску и поплотнее сжала челюсти, сдерживая рвущееся наружу возмущение. Витяк смотрел на мои манипуляции, улыбаясь в бороду. Решив хоть чуть-чуть поправить ситуацию, я задала первый пришедший в голову вопрос.

– Сударь Витяк, вы сказали, тварь убила четыре раза и два раза напала, можете по дням посчитать, когда это было?

– Так. – Наниматель сощурил глаза и, старательно загибая пальцы, начал: – Значится, Проху она на исходе луны схарчила, потом почти седмицу носа не выказывала, но на второй неделе июня вылезла, вот только Богда с Тишкой вдвоем были – убегли, Тишке ногу порвала, до сих пор с костылем ходит. На следующий день опять появилась и Рубаньку – жену кузнеца, загрызла. Тот тогда в кузнице за полночь сидел, заезжему наемнику наконечники на заказ делал. Рубанька ужин ему понесла, да засиделись они. Вот и пошла ночью через мост… твари в зубы. И Махруку с Веерком тоже через седмицу. Это ж получается, она по шесть дней голодает, а на седьмой на охоту идет?

Похоже, раньше идея посчитать тварьи выходы старосте в голову не приходила. Вид у него был несколько ошарашенный. Мужик, так и не разогнув счетные пальцы, глупо таращился на меня. Я мстительно улыбалась, сама дивясь полученному результату.

– Последний когда был?

– Да уж дней восемь прошло… Как народ понял, что эта дрянь на мосту сидит, так все с темнотой по домам расходятся. – Витяк снова закопошился в бороде. Блох, что ли, он в ней ловит? Я взяла задаток в три короны, которые нехотя отсыпал мне староста, и отправилась в комнату, снятую на ночь. Постоялый двор был при корчме, но вход в него располагался отдельно, видно, чтобы не беспокоить постояльцев гомоном местных отдыхающих. Так что, прежде чем попасть в гостиный дом, надо было пройти через двор, раскаленный на июльском солнце. На крылечке возле входа дремал старик, я попыталась перешагнуть через него, но тот схватил меня цепкими пальцами за штанину.

– Куды прешь?!

– К себе.

– Бирка где?

– Какая бирка? – не поняла я. Выяснилось, что каждому, кто снимает комнату, полагается бирка с номером. Чтобы неплательщики не совались. Вот только комнаты снимал Майорин, а выдать мне бирку ему и в голову не пришло.

– С колдуном я приехала, – втолковывала я сторожу. – Две комнаты сняли. Он платил и бирки у него.

– Колдуна видел, – согласился старец. – Только он мне про тебя ничего не говорил. А ты кто будешь?

– Ученица его. Поднимитесь, спросите.

– Ща я поднимусь, а ты следом – и сопрешь чего у постояльцев! – не унимался охранник.

– Тогда пустите меня, без вашего ведома не выйду!

– Пущать без бирок не велено. – Непреклонность сторожа граничила с ослиным упрямством. Но походил он скорее на козла. Хотя козлиное упрямство, по моему печальному опыту, тоже вещь трудная: то в бок боднет, то ногу отдавит, то просто будет мекать под окошком, пока в голове не появятся мысли о жарком из козлятины.