Это самое «попал» прозвучало столь двусмысленно, что тому оставалось только вздохнуть. Век бы жить — на этого злыдня не попадать! Кстати, о злыдне…

— Помочь он нам взялся, — медленно произнес Вий-Совяцкий, глядя на Чугайстрина. — Злыдня от нашего университета отвадит.

По лицу друга пробежало недоумение. Мол, этот — и поможет? А не откушали ли вы, Павел Константинович, дидьковой настойки на хвостах зеленых чертиков?

Цимбалист сохранял молчание. Только вновь коснулся нарисованных перед собой звездных струн, и тут же где-то вдалеке печально зазвенели цимбалы. Струны, словно золотистые нити, вдруг пришли в движение, начали переплетаться одна с одной. Вий-Совяцкий и Чугайстрин, затаив дыхание, напряженно смотрели, что он делает.

— Помогу, коль уж согласился, — мягко, почти певуче произнес Цимбалист. — Только и вы уж, будьте любезны, выполните свое обещание.

Золотистые струны стали единым полотном. По полотну пробежали очертания гор, глубокого озера, вспыхнули огоньками мелкие цветочки на его берегах.

— Ты что ему пообещал? — севшим голосом поинтересовался Чугайстрин, однако Вий-Совяцкий даже не шелохнулся.

Что пообещал, то отдать и следует. Иначе никак не выйдет. Хотя, конечно, Гришка и против будет.

Полотно под пальцами Цимбалистами превратилось в миниатюрный мирок, словно взяли часть Карпатских гор, уменьшили и перенесли прямо в комнату Вий-Совяцкого. На берегу стояла рыжеволосая худенькая девушка в синих джинсах и клетчатой рубашке. К ней подошел высокий мужчина: с барткой за поясом, в темной одежде, седые волосы рассыпались по плечам. Развернул к себе, сжал в объятиях, впился поцелуем в губы.

Чугайстрин закусил губу, Вий-Совяцкий с интересом подался ближе. Цимбалист только улыбнулся:

— Что, шановные, чуете ведьмовскую ворожбу? Гада-а-а-ание. Творит волшбу ваша девочка, а вторая ей помогает.

Видение вдруг дернулось, прошла по нему рябь, будто в неподвижном озере ветер волны нагнал.

— Ой, — послышался тихий женский выдох.

Глядь — стоит рыжая Динка, желтые глаза широко раскрыты; смотрит неверяще, пораженно; покрасневшие от поцелуи губы приоткрылись. И нет седовласого мужчины — на месте его закружился звездный вихрь. Застлало тьмой солнечную долину — не разобрать где зелень вершин, где синь озера.

Ухватил ее звездный вихрь, закружил в безумном танце и рванул вверх. Только и слышно было:

— Помоги-и-и-ите!

[1] Чтоб ему пусто было (украинское ругательство).

[2] Украинский хлеб.

11. Глава 5. Мольфарская сокровищница

Голова гудела, словно в ней разом зазвонили десятки колоколов. Я сжала виски и зажмурилась. Руки омерзительно подрагивали, к горлу волнами подкатывала тошнота. Хорошо, хоть сижу. Вон, сердце до сих пор колотится как бешеное. Так, глубокий вдох — вы-ы-ы-ыдох. Вдох — вы-ы-ыдох.

— Дин, ты как? — послышался тихий голос Таньки.

— Больше никогда, — буркнула я и снова глубоко вздохнула. Ну и гадость, пусть только попробует меня еще подбить на такое дело.

Судя по звуку отодвинувшегося стула, Таня встала. Спустя несколько секунд что-то стукнуло, и в комнату влился морозный ночной воздух. Стало намного лучше. Я откинулась на спинку.

— Багрищенко, ты предупреждай, если снова решишь впутать меня в приключение.

Лицо Тани побелело, в глазах появилось тревога.

— Ты что увидела-то?

— Карпаты, — неуверенно протянула я, — озерцо, цветочки…

— Я не про цветочки тебя спрашиваю, — раздраженно отмахнулась она. — Мужики хоть какие-то были?

— Были, — буркнула я, — точнее, был. Вроде Чугайстрин-старший.

— Ну, и?

— Целовались мы, — задумчиво протянула я, правда, теперь от ощущений не осталось и следа, поэтому ничего конкретнее рассказать не могла. — А потом налетел какой-то сверкающий вихрь и оторвал меня от земли.