На этот раз ткнули его с двух сторон мы с Танькой одновременно. Виталька только скривился. Видимо, даже Колькины пляски с бубном никак не воздействовали. А еще у меня про настроение спрашивает!

— Да в целом, — буркнула я. — Вон, Дожденко такой реферат задал, что ума не приложу, как быть. Теорию еще нарою, а вот как практическое обрисовать…

Я развела руками. Так-то Ярослав Олегович мужик нормальный, но порой как чего даст, так все студенты в шоке бегают. А Хованец проклятый только посмеивается и советует «подключить фантазию».

— Озверел он совсем, — сообщил Коля, всунув мне стаканчик с вином. — Второй раз за год на него нас сваливают. А у него еще свои.

— Малявкин, иногда ты так здраво рассуждаешь, что я теряюсь, — заметила Танька и подняла тост: — Ну, давайте, чтоб у нас наконец-то все наладилось!

Стаканы звякнули, все сосредоточенно отхлебнули.

— Ничего так, — резюмировала Танька.

— Сильно сладко, — буркнул Виталька, — я больше у Шинкаря ничего брать не буду.

Мне поддержать беседу было нечем. На вкус вроде приятно, сомелье мне никогда не стать, так что молча стянула бутерброд и принялась жевать.

— Шинкарь — вот такой мужик, между прочим, — хмыкнул Колька, показав большой палец, — только ему надо говорить почетче, тогда и даст что надо.

— Он не мужик, он нечисть, — вставил я, делая еще глоток и чувствуя, как внутри разливается приятное тепло. — Я раз из универа вышла, смотрю: одни красные сапоги бодро шагают по дорожке, только каблучки и поцокивают. Сразу чуть за сердце не схватилась! А он облик принял и давай извиняться: шановна[2] панночка, да я ж не хотел, простите старого, тьфу…

О том, что потом меня неделю кормили обедами-извинениями, говорить не стала. А то все ломанутся к бедняге Шинкарю, он же так и прогорит!

— Ну, любит он шутки, любит, — хмыкнул Коля, — что поделать. У нас тут почти весь универ такой — надо хоть кому-то и что-то учудить.

— А все же жалко, что у нас не Чугайстрин, — неожиданно протянул Виталик. — С ним хоть поговорить можно было. Сам нормальный, объяснит, расскажет, да и по характеру тоже ничего.

Танька начала сосредоточенно уплетать колбасу.

— Интересно, долго ли он там будет?

— Где? — удивилась я.

— В лазарете, — постучал пальцем по лбу Коля, — панна Гуцол, вы что-то совсем того, где еще больным быть?

— Да нет его в лазарете, — хмуро отозвался Виталик, и мы все замерли. — И не пяльтесь так, — неожиданно почти зло огрызнулся он, — то, что я не всегда контрольные пишу на отлично, не значит, что балбес полный. Я лазарет прощупал полностью, нет там ничего. Даже намека на пространственный карман.

Мы все задумались. С одной стороны оно, конечно, верно, кто положит препода рядом со студентом? С другой… Лазарет был всего один! Оборудовать другое помещение слишком много сил требуется, стоит огромнейших денег и целесообразно ли?

— Значит, есть что-то другое, — задумчиво протянула Таня. — Тут вообще куча таких местечек, что ни один студент нос не сунет. А уж коль и расхаживают древние… — она передернула плечами.

Я недоуменно уставилась на подругу.

— Древние? Это ты о чем вообще?

— Ну, тыц! — всплеснула Таня руками, едва не опрокинув стакан и забрызгав Кольку вином. Тот вовремя перехватил летевшую емкость и укоризненно посмотрел на Багрищенко.

— Осторожнее, крылатая моя.

Но она только отмахнулась и снова посмотрела на меня:

— Дин, вспоминай. Вий же вызвал меня, показал мольфару, седому такому. Вроде как он отбирает ребят для какой-то своей школы. Я его толком и не слушала, силу только вдохнула и перепугалась до ужаса — думала, вынесут вперед ногами.