— Гуцол, характер показывать будешь родителям и братцу-раздолбаю, — неожиданно резко сказал он. — Упрешься — дотяну на плече.

Я глупо захлопала ресницами, но сориентировалась и уцепилась за локоть Шаленого. Кажется, только сейчас поняла, что боюсь его больше всех остальных.

Он улыбнулся уголками губ:

— Ох, женщины. Пошли уже.

Добрались до кабинета ректора мы без приключений. Нам встретились только два преподавателя со злыдневского факультета, поздоровались и прошли мимо. Никого всерьез не интересовало, с чего это Шаленый разгуливает со мной под ручку среди бела дня.

«Невелика цаца, — сказала я себе, — уже возомнила бог знает что, хотя его на самом деле рядом и нет».

Шаленый вежливо постучал, однако ждать ответа не стал — сразу толкнул дверь, шагнул вперед и утянул меня. Едва не врезавшись в его спину, я едва удержала равновесие и замерла. Так-так, в сборе вся честная компания. Вий-Совяцкий сидел за своим столом и заполнял какие-то бумажки. Рядом с ними устроился угольно-черный бесенок, который держит яркий флакончик; усердно колотит в нем палочкой, а потом выдувает мыльные пузыри. Возле стенки на узкой лавке, что раньше стояла у Хвеси Харлампиевны, сидят Ткачук и Андрей Григорьевич. Вид обоих не лучше моего. Напротив Вий-Совяцкого в кресле Чугайстрин-старший, рядом с ним еще какой-то мужчина. Но он сидит ко мне спиной — поди разбери, кто это. Возле окна стоит пани Кандыба и почему-то поливает кактус. Задумчиво так поливает, того и гляди — утопит бедное растение.

— Доброе утро, — поздоровался Вий-Совяцкий и попытался отобрать у бесенка мыльные пузыри.

Тот отчаянно вцепился во флакон и посмотрел такими глазами, что знаменитый кот из Шрека отдыхает в сторонке. Тяжко вздохнув, Вий-Совяцкий махнул на него рукой.

— Присаживайтесь, — глухо произнес он. — Теперь все в сборе.

Я примостилась на стул у двери, Шаленый проигнорировал сказанные слова и прислонился к стене, сложив на груди руки.

Вий-Совяцкий тяжелым взглядом осмотрел всех находившихся в кабинете. Хоть и через полуприкрытые веки, но ощущения все равно не из приятных. Сделав глубокий вдох, я постаралась сжаться у стенки как можно незаметнее.

Пауза затянулась, даже бесенок замер и вопросительно посмотрел на Вий-Совяцкого. Тот все же вздохнул и начал:

— Я знаю, что многие эту летнюю практику запомнят надолго.

Ни к кому конкретно не обращался, но сразу ясно было, что речь идет обо мне. Сделав невозмутимый вид, я уставилась в пол, увлеченно рассматривая носки собственных тапочек. А что, кстати, весьма недурно выглядят, можно даже и по университету походить.

— Стихийное проявление дара — вещь редкая и ценная. Впрочем, это вы все прекрасно знаете. Как и то, что… стихийный дар можно обернуть в любом направлении.

Я резко вскинула голову. Что это еще за сказки? Предрасположенность не играет никакой роли?

Ткачук и Андрей Григорьевич тоже едва не подпрыгнули. Ибо ладно я, первокурсница, обалдела от такой информации, но они-то…

— То есть… как? — тихо спросил Андрей Григорьевич.

Вий-Совяцкий чуть пожал плечами:

— А вот так. Это выяснили совсем недавно. Вероятно, новое поколение эволюционирует. Пока четкого ответа нет.

— Но мы над этим работаем, — подал голос мужчина, сидевший ко мне спиной.

Голос-то знакомый. Жаль, не разобрать чей. Слышала же, точно. Эх, склерозница тоже еще. Я поерзала на стуле. Так и подмывало задать один вопрос, но компания явно не располагала.

— Дина, ты хочешь что-то узнать?

Я вздрогнула. Насквозь видит все же. Поколебавшись, все же задала вопрос:

— Павел Константинович, то есть, вы хотите сказать, что я и мой брат могли выбрать любую специальность? И почему обо мне говорят, как о редкости, а про него — нет?