– Какие грязные и похотливые мыслишки, дед? – не понял моих аллегорий Роберт. – Ты, вообще, о чем? Мне от тебя скрывать нечего!

– А это не важно, что нечего! Когда появится чего скрывать – будет уже поздно! – победно закончил я распекать продолжающего болезненно морщиться Робку.

– О, моя голова! – простонал оберфюрер в очередной раз. – Больше никогда не буду так нажираться! Как вы столько пьете у себя в России?

– Э-э-э! – в очередной раз презрительно фыркнул я. – Это разве пьете? Вот раньше я мог свободно четверть выкушать… – как говорил один незабвенный товарищ. – Не, ну, конечно, был романтизьм… закуска! Это сейчас романтизьма нету… Ты знаешь, что такое «четверть», Робка?

– Четверть литра? – осторожно предположил Хартман, памятуя, как предыдущим вечером одним разом намахнул эту самую четверть литра. От этого воспоминания он даже передернулся, до сих пор чувствуя во рту отвратный дух вчерашнего перегара.

– Тю на тя, скаженный! – по-русски произнес я и хрипло рассмеялся. – Четверть ведра – вот это настоящая четверть! А четверть литра – это так, чекушка! Ты запоминай, мелкий, в жизни всяко пригодится! А теперь давай, лечится будем… – И я протянул фрицу наполненную шнапсом рюмку, которую заблаговременно приготовил пока он спал.

– Nein-nein-nein! – словно заведенный, вновь запричитал Хартман, отмахиваясь от рюмки, которую я настойчиво совал ему прямо в нос. – Ихь больши бухать не будет! – на ломанном русском «бодро» заявил немец, забыв даже о головной боли. Он отодвигался от меня на кровати, пока не уткнулся макушкой в стенку за спиной.

– Ты это, Робка, давай не кочевряжся! – Я сурово сдвинул лохматые седые брови. – Дедушка плохого не посоветует! Вот опохмелишься для начала – сразу жизнь другими красками заиграет…

– Найн, Хоттабыч! – Завошкался на кровати оберфюрер, чувствуя, как что-то, словно железными тисками сковало его дрожащее тело и слегка вздернуло над кроватью. Хорошо быть гребаным Силовиком! – Я сдохну сейчас! – простонал он напоследок.

– Не дергайся, дурашка! – ласково произнес я, поднося рюмку к его бледным потрескавшимся губам. – Дедушка, хоть на лекаря университетов не кончал, но подобные недуги лечит как бог! Пей, Робка! Пей, дорогой! – И я одним махом опрокинул стопку в его рот, открывшийся нараспашку, словно у рыбы, выдернутой из воды умелым рыболовом.

Да и попробовал бы он его не открыть – ноздри-то я ему Силушкой осторожно передавил, лишив свободного доступа кислорода. У меня как в армии – не забалуешь: не умеешь – научим, не хочешь – заставим! А нам с командиром сейчас был нужен более-менее вменяемый оберфюрер Хартман, а не этот скулящий и воняющий кусок похмельного дерьма, который не в состоянии даже слова нормально произнести. Я его мог бы сначала и Малым Исцелением попотчевать, но не хотелось «размениваться» зазря – вдруг не поможет. А вот рюмочку на опохмел – самое оно!

Возможно, для кого-то будет удивительно это услышать, но в свое время мне эту прописную истину разжевал умудренный опытом пожилой врач – настоящий профессор-нарколог. Как бы это ни было неприятно, но справиться с похмельем надежнее всего именно путем правильного опохмела. Иначе придется ждать, пока все процессы алкогольной интоксикации завершатся сами. Часиков через десять после обильных возлияний нужно выпить стопочку крепкого алкоголя, либо эквивалентную дозу другого напитка. Поскольку активность одних ферментов стимулирует другие, повторный прием спиртного вновь активирует весь обменный каскад, и токсичный ацетальдегид быстрее окислится до безопасных молекул. Ага, вот какие умные слова дедушка знает! Не пропил еще все мозги-то!