В этот момент на лестнице появляется рунник с толстым томом под мышкой. Он застывает, будто видит, как кто-то топором выковыривает святыню. Его глаза расширяются.

— Что вы… что вы делаете?! — выдыхает он.

Я, тяжело дыша, вытираю с лица пыль.

— Обхожу магию. Вы же сказали, не откроете. Так вот — сама открою.

Рунник хлопает глазами, но ничего не отвечает. Либо боится, либо пытается осознать степень святотатства.

— Всё, — выпрямляюсь я, поворачиваясь к мужчинам.

Те кивают. Даже как-то бодрее стали.

— Хозяйка у нас… не из хрупких, — бормочет один, и я, не удержавшись, усмехаюсь.

— Это точно, — раздаётся знакомый голос.

Медленно оборачиваюсь.

На лестнице Рик, спокойный, как всегда.

— Осторожнее, лиора. С такими манёврами вы рискуете мне понравиться. — Хранитель опирается на перила, смотрит с интересом. Его взгляд скользит по обломкам, коробке, щепкам и пыльной мне.

— Ужасно. Я, честно говоря, рассчитывала на обратный эффект, — говорю, отряхивая пыль.

Его бровь чуть поднимается.

— Значит, стоит приложить чуть больше усилий. — Рик будто хочет сказать что-то ещё, но лишь коротко качает головой и уходит.

38. 31. Добро пожаловать домой

Я провожаю его взглядом. Даже не обернулся. Ледышка гордая. Ну иди, иди.

Экономка внезапно бросается за ним:

— Хранитель Рик, погодите!

Нехотя отвожу глаза и смотрю на поверженную дверь. Пыль щекочет мои виски, руки гудят, но внутри глубокое удовлетворение.

Один из мужчин наклоняется над топором, лежащим на полу, качает головой, разглядывая скол на рукоятке:

— Эх… жаль, конечно, — бормочет он. — Инструмент хороший был. Не для таких мучений.

Я подхожу, поднимаю инструмент, провожу пальцем по трещине и машинально говорю:

— Прости, друг. Обещаю, буду осторожнее.

Мужчина хмыкает:

— Если бы все хозяйки с топорами так разговаривали, глядишь, и жить бы стало легче.

Я криво усмехаюсь и протягиваю ему топор:

— Подлечите. А потом пусть отдыхает. Заслужил.

Он принимает его с уважением, как раненого боевого товарища, и кивает:

— Обязательно. Жалко ведь… топор добротный.

— Подумаешь, трещина, — вклинивается мужик с щипцами. — Новую рукоять выточу, крепче прежней будет.

— Что ж, — говорю, оглядываясь на мужчин. — Спасибо. Без вас я бы тут долго билась. Или в конце концов проломила бы стену.

— Вы и одна, глядишь, справились бы, — отзывается тот, что с топором. — Уж больно хваткая.

— Не дай богиня такую в жёны, — хмыкает мужик с щипцами.

Я лишь фыркаю в ответ.

— А с дверью что делать, лиора? — осторожно спрашивает мужик с молотом. — Она ж теперь ни туда, ни сюда.

— Унесите, — отвечаю. — На дрова её.

— Понял, — кивает он. — Сейчас вдвоём возьмём.

— Только аккуратно, — добавляю. — Не пораньтесь.

— И с руной осторожнее, — наконец подаёт голос рунник, который до этого стоял как статуя.

— Так точно, — отзывается тот, что с щипцами, и вместе с другим наклоняется за дверью. Двое мужчин подхватывают её, третий собирает инструменты. Рунник продолжает бурчать себе под нос, будто всё ещё пытается осознать происходящее. Вся эта пёстрая процессия медленно исчезает из виду.

Я отвожу взгляд и вхожу в комнату, которую теперь могу назвать своей. Покои встречают прохладой. Хожу по ним медленно, почти торжественно, будто вступаю в храм, который пришлось отвоевать.

Здесь чисто до странности. Ни пылинки — ни на спинке кресла, ни на столешнице, ни даже на шкафу. Словно хозяин этой комнаты только что вышел и вот-вот вернётся.

Подхожу к окну, отдёргиваю тяжёлую синюю штору. Резкий свет ударяет в лицо, заставляя зажмуриться. Подоконник чист, стекло без разводов.