– Богдан Александрович, да все в порядке, вы не волнуйтесь, мы все взрослые люди… – успокаивала генерального дамочка в браслетах. – Иван Семенович просто так… шутит…

Мещерский говорил мало, попросил только женщину не волноваться – никто ее не уволит и не накажет, в отличии от ее похотливого босса – и, судя по звукам, уселся на стул.

– Продолжайте, – безапелляционно заявил. – А я посижу тут у вас, послушаю.

Что тут началось!

Будто плотину прорвало – никакой лекции больше не было нужно! На Мещерского буквально посыпались жалобы вперемежку обвинениями – как минимум пятнадцать человек изъявило недовольство тем, как с ними обращается руководство... вдогонку обвинениям в домогательствах жаловались на переработку, на то, что увольняют после декрета, на то, что не выплачивают полагающиеся им премиальные… В общем, все до кучи.

Я же не верила своим ушам. И глазам.    

Управляя фирмой в более, чем тысяча человек – и это только главный офис! – Мещерский сидел в окружении самых младших из своих подчиненных и выслушивал их – всех по очереди. Всех подряд!Высказалась даже уборщица – ей, мол, уже два года зарплату не повышают.

Я не могла поверить, что такой большой человек вообще сюда пожаловал. Зачем ему все это нужно? Шубин, по-моему, даже никогда и не спускался в общественный кафетерий, гоняя свою бедную секретаршу в Старбакс – за полкилометра от главного офиса.

А тут целая аудиенция с народом!

Обстановка мало по малу становилась все более неформальной, и в какой-то момент, в ответ на шутку, Мещерский хмыкнул и непринужденно, по-доброму, улыбнулся.

У меня даже голова закружилась – до такой степени красивым и теплым стало вдруг его лицо. Дыхание сжалось в груди, сердце часто и неудержимо забилось… Захотелось, чтобы он делал это подольше – вот так улыбался…

А потом, отдаваясь эхом от высокого потолка кафетерия, у меня в кармане громко зазвонил мобильник.

4. Глава 4

Дернувшись, Мещерский перестал улыбаться и нахмурился.

– Телефоны перед собраниями вообще-то полагается выключать.

И встал – резко, оглядываясь, будто искал чего.

Я же, успев уже на втором звонке заглушить телефон, еще глубже вжалась в угол, совсем спрятав лицо за спиной соседки.

– Что ж, дамы… – так и не найдя что искал, генеральный растеряно почесал в затылке. – Я всех услышал, всех запомнил. Продолжайте, госпожа Терехова, а я тут… в сторонке посижу, – и взяв стул, поставил его у самого выхода из кафе.

Сел и вытянул свои длинные ноги поперек дверного проема, будто запер всех в помещении.

– Совсем ему делать нечего… – услышала я осторожный шепот слева, и сама удивилась.

Действительно странно.  

А главное, снова страшно. Я ведь только-только убедила себя в том, что вчера лифте мне все привиделось. Что ну никак такой большой человек не может иметь на меня какие-либо виды. И вот опять смутные и – чего уж греха таить – волнительные подозрения принялись терзать мою душу.

А вдруг все это неслучайно? Ведь и вправду удивительно, что Мещерский заявился на женское собрание, а уж то, что остался – вообще необъяснимо…

Если только…

Сердце забилось сильнее.

Стоп.

А спроста ли вообще это собрание?

Еще вчера про него никто не знал – даже Люда вон возмущалась, что не предупредили – она бы отгул взяла. И вдруг – на тебе! Да и лекторша явно не подготовленная – сама сказала, что не успела собрать всю информацию из-за срочности вызова. 

Ведь если по логике рассудить, обязательную, общую лекцию о харрасменте имеет смысл устраивать, если что-нибудь в этом духе уже произошло – что-нибудь из ряда вон, за что фирму могут засудить или ославить в прессе.