А Мещерский даже не в курсе был, что подобные инциденты происходят под самым его носом! Зачем же тогда караулил под дверью, подслушивал?

А что, если он не подслушивал… а подглядывал? Что если искал не чего-то, а… кого-то?

Я откинула голову на стену и закрыла глаза, чувствуя, что комната начинает плыть вокруг меня.

Чушь! Бред! Даже если и ищет – то только потому, что подозревает в чем-то, а не из романтических побуждений... А может, информацию какую получил – что, мол, казачок у него засланный в офисе. И запрос на дружбу по той же причине мог отправить.

Черт же меня дернул пойти на эту долбанную лекцию… Ведь никто бы и не заметил… Отсиделась бы в туалете спокойненько…

Не шпионка я, а дура набитая!   

А если он и впрямь до конца лекции собрался тут торчать? Выход-то из кафетерия один.

Весь оставшийся час, во время которого нам разъясняли обоснованные законодательством права женщин на рабочем месте и способы борьбы с нежелательным вниманием вышестоящих, я пыталась придумать, как мне самой этого «внимания» избежать. И придумала.

В тот самый момент, когда лекторша закончила, и все принялись с облегчением вставать, я незаметно, плавным, боковым движением соскользнула вниз – прямо под крытый длинной скатертью стол для фуршетов.

Тут же поняла, какой это идиотизм, но вылезать было поздно.

***   

Среди собравшихся «олененка» не было.

Точнее, в одно мгновение ему показалось, что он увидел ее – мелькнули в толпе испуганные глаза… и тут же пропали – так быстро, что он снова не запомнил, какого они цвета. Кто-то подвинулся, кто-то встал, все смешалось, и он остался с носом.

Богдан Мещерский не любил оставаться с носом.

Да, он не мог сейчас объявить перерыв, выстроить всех баб рядами, как солдат на плацу и пройтись по этим рядам, всматриваясь каждой в лицо. Как минимум посреди лекции по харрасменту это показалось бы неуместным.  

Но он мог немного подождать и сделать это позже – когда лекция закончится.

Выход из кафетерия один – если не считать кухню – и волей-неволей женщинам придется миновать его, если он засядет караулить у этого самого входа.

Ему даже смешно стало – до какой степени все это напоминало охоту. Олени, хищники, западни… не хватало только гончих. Где ты, интеллигентный, все-просчитывающий, избалованный и пресыщенный женщинами человек с двумя высшими образованиями? Один испуганный Бэмби, и как рукой смело весь тонкий налет цивилизации.   

Почему с ней? Почему не с Оксаной, истерику которой он вчера стоически пережил – так и не бросив ее, как собирался?

Окснаку никогда не нужно было ни преследовать, ни добиваться – он вообще раньше считал подобные отношения архаизмом, с презрением глядя на плейбоев, считающих победы на любовном фронте. Зачем все это нужно, когда есть легионы свободных, готовых к отношениям женщин? Зачем напрягаться, бегать за тем, что не дается в руки, если на каждого найдется своя Оксана?

Мещерский и сейчас считал подобное поведение глупостью. Только глупцом на этот раз был он сам.

– Спасибо, дорогие женщины. Все свободны! – объявила лекторша, и ее голос потонул в облегченным, радостном гуле.

Ему даже немного стыдно стало – директор называется. Мало того, что украл у людей драгоценное время, так еще и лекцию против харрасмента ради харрасмента же и использует.     

Злясь и ловя на себе откровенно удивленные взгляды, он немного отодвинулся со стулом, чтобы не казаться уж совсем идиотом.

– Всего хорошего, Богдан Александрович… До свиданья…

Кивая, он цепко оглядывал каждую из женщин, покидающих кафетерий. Несколько раз отвлекся, раздавая визитки тем, кто хотел договориться с ним о личной встрече, но в принципе никого не пропустил.