«Не твой ли культ это, Шамаш? — размышляла Акме.— Едва ли… я не вижу ни одного солнца здесь. В глазах вождя появился страх, когда я произнесла имя „Аштариат“… Стало быть, они знают, что оно означает и какую Силу несёт?..».

Одним своим ребром прямоугольный алтарь был обращён к тем далям, что не закрывались за горами Кура. В сумеречном мареве там виднелись вершины заснеженных гор. Столь далеки они были, что в вечерней мгле казались призраками. Коцитцы с почтением обращались к той стороне.

Акме знала, что единственные горы, которые были там,— горы Эрешкигаль, супруги Нергала, что канул в небытие веков благодаря Шамашу, Атариатису и Господу Богу. Но мысль, что эти звери поклонялись Нергалу и его супруге, показалась ей нелепой. Это объяснило бы, почему коцитцы схватили её, но не вносило ясности, почему они не убили её сразу же.

Она могла рискнуть и выпустить в них всю свою мощь. Но если ничего не получится, её будут терзать и «пользовать», как Фаю, а позже она родит им ребёнка. С другой стороны, если не попытается, её тоже будут терзать и пользовать.

«Лучше смерть!» — подумала целительница, ссутулилась и в отчаянии прижала к лицу ладони.

К тому же кем мог вырасти ребёнок, коцитец по крови, обладающий мощью Атариатиса Рианора? Чудовищем, порождённым Акме Рин.

Вдруг она почувствовала, как маленькая холодная ладошка дотрагивается до её руки. За мыслями своими не заметила, как к ней подошла маленькая Августа.

Девушка присела на камень, а Августа осталась стоять напротив, внимательно оглядывая её и держа за руку.

— Ты — очень красивое создание,— наконец изрекла Августа; ручки её потянулись к чёрным пыльным слипшимся волосам Акме. Указательным пальчиком провела она по высоко изогнутой линии бровей девушки, по верхнему веку и густым ресницам. Девочка увлечённо улыбалась, будто разглядывала нечто диковинное.— У тебя странные глаза. Чёрные-чёрные. Как ночь, а за ними — ничего не видно. Они боятся таких глаз. Они считают, что это глаза демона… А это знак твоего Бога?

Августа положила ладошку на Золотую Звезду Благодати Атариатиса Рианора и полюбовалась, как блестит она в неверном свете факелов.

— Моего предка,— отозвалась Акме, в свою очередь любуясь её глазами, маленькими пухлыми губами и светлыми волосами, за чудовищным шрамом узрев истинную красоту лица ребёнка.

Что-то неведомое и тёплое проснулось в душе Акме. И ей тотчас захотелось обнять этого несчастного ребёнка, защитить его, оградить от любой беды…

— Ты не хочешь здесь жить,— Августа вновь подняла глаза на девушку.— Ты не смирилась. За это тебя отдадут их богу. Я не хочу, чтобы тебя отдавали ему. Он очень злой.

— А не хочешь ли ты покинуть это место и жить там, где хорошо и спокойно; где есть доброта и люди будут любить тебя?

Августа опустила глаза свои и серьёзно прошептала:

— Киша добрая. Она любит меня. Она сказала, что никто более не полюбит меня за моё лицо.

К горлу Акме подкатил ком горечи. Её поразило то, как этот ребёнок рассуждал о своём увечье, как привык к нему и принимал его без слёз и сожалений.

Гнев и ненависть затопили.

— Кто такая Киша? — сдерживая и огонь, и слёзы, дрожащим голосом поинтересовалась Акме.

Августа указала на седовласую женщину с одним глазом, которая рассказала им о Фае.

— А как тебя зовут?

— Акме,— со вздохом проговорила целительница.

— Какое странное имя,— изумилась девочка.— Оно тебе подходит. Ты тоже странная. Но ты добрая… Почему ты плачешь?..— Большие глаза Августы распахнулись ещё шире; ладошкой она стёрла слезу, прочертившую щёку Акме, тихо и испуганно воскликнула колокольчиками своего тонкого голосочка.