Решив, что юбка не ждет и ее еще можно спасти, Мира осторожно заглянула в соседний зал. В нос ударил резкий запах смеси корицы, имбиря и чего-то еще, похожего на анис.

«Может, индийская кухня еще ничего, – промелькнуло в голове у девушки. – Если китайская так едко пахнет, то есть ее, скорее всего, вообще невозможно».

Но что-то еще неестественное было там, что-то настораживающее. Приглядевшись, Мира поняла, что странно выглядит единственный занятый столик в этом зале. А через секунду до нее дошло: люди, сидевшие за столом, лежат головами в своих тарелках. Решив, что пора громко кричать и звать на помощь, она открыла рот, но стала без чувств опускаться на пол, не в силах издать даже писк. И уже теряя сознание, девушка осознала, что самым неестественным в этом зале была тишина. Звенящая тишина, за пологом которой не было слышно даже музыки.

Едва шасси самолета мягко коснулось посадочной полосы аэропорта Шереметьево, телефон Зины начал бешено пикать, приветствуя сообщения мессенджеров. Но она не спешила их читать, хотелось еще чуть-чуть продлить ощущение жалости к себе. Решила, что будет страдать, как только села в кресло самолета во Владивостоке. Разрешит себе слабость. И даже сочинила по привычке стихотворение в тему, как гимн ее последующих страданий.

Для Зинки стихи были не творчеством, для нее они было сведением чувств в удобную форму для точного понимания ситуации. Так с детства учил ее дед. Он сажал ее за свой стол в кабинете, давал ручку, листок и говорил: вот попробуй написать сейчас, что ты чувствуешь, в стихотворной форме, чтобы была рифма, пускай даже простая и парная. Во-первых, это поможет несколько раз и с разных сторон обдумать ситуацию, а во-вторых, в стихи вмещается только самое основное, и вот что для тебя главное, ты и увидишь. Все время, пока Зинка усердно пыхтела над бумагой, дед сидел рядом, смотрел на нее и улыбался одними глазами, как умел только он.

Это же стихотворение полностью отражало видение ее мира сегодня. Зинка страдала, она устала быть сильной, устала все решать. Молодой девчонке в двадцать три года было тяжело тащить на себе свалившуюся ответственность. Плюс ко всему обманутые ожидания снова разбили ей сердце, снова предали девушку, так поверившую им.

Ей страшно захотелось почувствовать себя маленькой, чтобы дед сел рядом и сказал: «Знаешь, Зинка, я против грусти» и улыбнулся одними глазами. Но его нет, уже больше года нет. Время не лечит, это неправда, Зинке по-прежнему больно от одной мысли, что она никогда его не увидит, не уткнется в плечо, не почувствует себя под защитой. Поэтому она придумала историю, что дед уехал в очередную командировку, которых, надо сказать, у него было немало при жизни.

Телефон, устав пищать и будто догадавшись, что полумеры не работают, начал настойчиво звонить, решив все-таки достать свою хозяйку. На экране высветилось короткое слово «изба». Так они с друзьями решили назвать свой новый офис.

После того как полтора года назад справились со своей миссией «Дилетант», они неожиданно сдружились. Поэтому, когда перед Зинкой встал вопрос, с кем продолжить дело деда, она даже не сомневалась.