Отец всегда умел успокоить и развеселить. С ним никогда не было страшно. Когда ночью по улицам, зловеще скрипя гусеницами, ползли израильские танки, он брал ее на руки и, нежно гладя шелковистые волосы, убаюкивающим, слегка срывающимся голосом напевал арабскую колыбельную. Когда одноклассники подтрунивали над ее бледной кожей и зелеными глазами и обзывали дворняжкой, отец обнимал ее и утешал: «Они просто завидуют, что ты такая хорошенькая и умная. Ты у меня самая красивая, и я самый счастливый человек на земле!»

С каждым годом ее привязанность к отцу только усиливалась. В детстве она любила его за то, за что все дети любят родителей: потому что он все время рядом, потому что может развеселить, когда плохое настроение, потому что читает на ночь сказки и дарит самые желанные игрушки. С годами Лайла открыла совершенно новые стороны в своем отце, и ее наивная детская преданность переросла в восхищение волевым и самоотверженным человеком, посвятившим всю жизнь помощи людям. Она подолгу сидела во внутреннем дворе больницы и смотрела, как стоят пациенты у кабинета «эль-доктора». В их глазах светилась надежда. «Отец – лучший человек на свете, – записала Лайла в то время в дневнике. – Он никому не отказывает в помощи, ничего не боится, и у него всегда все получается. И самый добрый – ведь он дал госпоже Хассани лекарства совершенно бесплатно!»

Шли годы, и к восхищению отцом добавилось чувство собственной ответственности. В какой-то день Лайла поняла, что этот широкоплечий сильный человек, сияющий белозубой улыбкой, в действительности глубоко несчастен, придавлен изнурительной работой, а главное – безысходностью положения своего народа и сознанием полного бессилия перед происходящим.

– Твой отец страдает от того, что творится вокруг, – сказала ей однажды мать. – Он просто не любит говорить об этом.

С того самого момента Лайла решила любыми способами поддерживать отца.

– Пап, а почему ты стал врачом? – спросила она однажды за обедом.

Отец долго думал, прежде чем ответить.

– Я хотел помогать людям.

– А воевать с израильтянами тебе разве не хотелось? Перебить их всех?

– Если бы израильтяне угрожали моим близким, – произнес он, взяв ее за руку, – я бы, конечно, не пожалел себя. Но одним насилием всех проблем не решишь. Хотя меня возмущает то, что позволяют себе израильтяне. Понимаешь, Лайла, я всегда хотел спасать людей, а не отнимать у них жизнь.

Она хорошо запомнила тот обед. Они отмечали ее пятнадцатилетие. А вечером того же дня самого обожаемого, самого любимого человека на свете на ее глазах вытащили из машины и убили.

День рождения праздновали, разумеется, в отеле «Иерусалим».

Когда Лайла вошла на террасу ресторана, ее подруга, уже разместившись за столиком, внимательно изучала свежий номер «Геральд трибюн». Полная, с крашеными волосами и круглыми очками, она выглядела немного старше Лайлы. На сидевшей в обтяжку футболке красовался девиз палестинских правозащитников «Нет – миру без земли!». Лайла тихо подошла сзади и, наклонившись, чмокнула подругу в щеку. Нуха обернулась и, схватив Лайлу за руку, усадила в кресло напротив. Потом протянула газету.

– Читала эту чушь?

Набранный крупными буквами заголовок гласил: «США осуждают поставку оружия палестинцам». На другой странице сообщалось о том, что конгресс одобрил решение продать Израилю вооружения на миллиард долларов.

– Чертовы лицемеры! – выпалила взбешенная Нуха. – Пиво будешь?

Лайла утвердительно кивнула, и Нуха подозвала бармена Сами.

– Ну а там что происходит? – спросила она, кивнув в сторону Старого города.