– Яровой! – окликнул он, перегородив мне дорогу. – Ты когда мне тетради на проверку принесёшь?

– Принесу, Владимир Ильич, я ж на больничном, – кивнул я, изобразив лицо настоящего штабиста.

– На больничном? – подполковник прищурился. – Та-ак. А почему в кадры не доложился?

– Так вот и иду, докладываться, ага…

Не знал я, что нужно было отдельно отзваниваться. Раньше же просто сообщал начальнику подразделения, а потом, когда выходил – приносил в кадры справку из медсанчасти о выздоровлении. Больничный у нас без этих общепринятых бумажек проходил – свой бланк, попроще, с ведомственными штампиками и печатью.

– В следующий раз и рапорт на тебя накатать могу, – сухо добавил Зуев. – За несоблюдение регламента.

Я только плечами пожал. А про себя подумал: «Пишите, Шура, пишите… Мне бы ваши заботы».

– А физо ты как сдавать собираешься? – не отставал Зуев. – У нас срез по полугодию на носу.

– Как-нибудь сдам, – заверил я.

– В прошлый раз три пересдачи у тебя было, – с упрёком напомнил он. – Я тебе ещё зачёт поставил, глаза закрыл. В этот раз номер не пройдёт.

Вот докопался… Зачёт за великую услугу считает. Не понравилось ему тогда, как я с ним и с Мордюковым в больничке зубоскалил, отбрил их к чертям. Злопамятный, паразит.

– Сдам, обязательно, – заверил я и обрулил его, направляясь дальше.

– Куда это ты? – нахмурился он.

– Болеть, – кинул я через плечо.

Подполковник опешил. Видно, не ожидал. Привык, что личный состав перед ним мнётся, слушает его высказывания в коридоре, застыв по стойке смирно. Поймает кого-нибудь и начинает грузить, смакуя собственную значимость. То у него «распоряжение из главка», то «приказ по линии», то «нарушение дисциплины». Вечно прикрывается бумажками, как бронежилетом.

А тут я просто срулил. Сам. Не дожидаясь, пока разрешит. Но это дело такое – пусть привыкает. Не велика птица павлин. Если уж я Мордюкова прижал, то с Зуевым как-нибудь тоже справлюсь. Хотя с кадровиками сложнее – у них вся сила в бумаге. В этих распоряжениях и приказиках, что душат любого и от работы отвлекают.

Вот и кабинет Кобры. Дверь была приоткрыта, я толкнул – вошёл.

В начальственном кресле на колёсиках вместо Кобры, как бы это ни было противоестественно, вальяжно развалился Шульгин. Болтал себе по мобильному, посмеиваясь, явно не по служебным делам.

Хотя мы с ним, вроде бы, и вступили на тропу перемирия, всё равно Николай был мне как-то… чужероден.

– Привет, – кивнул я.

– Здорово, – увидев меня, он нахмурился, в трубку коротко бросил: – Я перезвоню.

И сбросил звонок.

– Ну что, Николай, – я сел напротив, за приставной стол. – Как у нас дела с информацией по Егорову? Я тебе говорил пробить.

Шульгин скривился в усмешке, покачивая ногой:

– Я тут подумал, Яровой… Ты слишком много на себя берёшь.

– А поподробнее? – прищурился я.

Ещё и бунт на корабле? Не вовремя…

– Разводишь ты меня. Мутишь какую-то хрень, сам на больничном, а меня впутываешь. Если что – я крайним буду. Такой был расклад? Так вот – всё. Я больше тебе не помощник.

Он положил на стол смартфон и сцепил пальцы рук.

– Ладно, фиг с тобой, – махнул я рукой. – Дай мне расклад по Егорову – и разбежались.

– Ты не услышал, что ли? – Шульгин глянул нагло, с некоторым вызовом. – Ничего я тебе не дам.

– Какая тебя цокотуха укусила, Коля? – я прищурился. – Не хочешь убийство в ИВСе раскрыть?

– Там отказной уже в архив списали, – буркнул он, не глядя в глаза. – Всё это ты сам себе придумал.

– Сам додумался или кто-то под руку нашептал?

– Сам, конечно, – голос у него дрогнул, уверенности не прибавилось. – У меня тут глухарей по дежурным суткам – выше крыши, ещё с тобой в авантюры лезть?