Вот тогда должно появиться Евангелие. Оно приходит к падшему человечеству. Порой человек воспринимает Евангелие только на глубинах своей падшести, когда все другие ресурсы уже исчерпаны. И это очень тяжелый внутренний труд, который происходит в душе от неизбежности. Вот притча о блудном сыне описывает нам бытие отдельно взятого сердца или всего человечества?

Ведь мы, когда читаем притчу о блудном сыне, узнаем там себя. Хотя никто нам не предлагал этот сценарий жизни. Некто взбунтовался, взял свои таланты, пошел и прогулял их. Пошел скитаться, дошел до корыт свиных и потом решил вернуться. Но мы все чувствуем, что это наша история. «Откуда они про меня все знают?»

Это личная история, и это некая общая история, на которую обречено человечество. Ему попущена возможность поесть из корыта, вспомнить, что есть Отец, и вернуться. Надо дойти до этого. В этом и заключается великое промышление и доброта от Отца, потому что Он отпускает своего сына, прекрасно зная, что он сейчас пойдет транжирить наследство.

Но Он ждет его возвращения. Это драматизм человеческой истории, его никуда не денешь, вопреки тому, что его пытаются сгладить какой-то бытовухой, каким-то набором буржуазных удовольствий. Драматизм остается, и Церковь как бы смотрит на него со стороны и радуется. Сколько бы человеку ни дано было удовольствий и прочих подмен, ничто из них не затушует и не приглушит искренне внутреннюю драму человеческого сердца, потому что человек обречен искать ответы и обращаться к Евангелию.

По сути, вот этот вопрос: «Для чего человеку Бог?», наверное, решается созреванием сердца, а не на уровне диспутов и объяснений. Да, можно поделиться знанием с теми, кто ищет знания. А с теми, кто хочет отстоять свою точку зрения и нагромождает силлогизм на силлогизм, по-моему, лучше замолчать. О вере нужно говорить, о том, где ты имеешь перед собой какого-то упертого софиста, который мог за деньги доказать одно, потом обратное, то нужно на уровне интуиции отказываться от разговора о неизреченном с людьми, которые не ценят слова.

Как у Майкова:

То есть эти пустобрехи пусть пустобрешут, а ты, главное, лампаду сохрани, не погаси, потому что, когда им будет холодно, они к тебе за светом придут, им больше идти некуда. Хайдеггер их не согреет, и Фуко, и, конечно, Маркс – Энгельс тоже их не согреют. Если их вообще что-то согреет когда-нибудь, то только Евангелие и личное покаяние в Его благодати.

Нужно уметь видеть, кто перед тобой, и вовремя переставать метать бисер.

Если, допустим, сделать случайный опрос на улице, то огромный процент людей скажут, что да, я верующий человек, и очень мало из них скажут, что я церковный человек. Вера в Бога не всегда равняется церковности. Есть проблема некоего расщепления человеческого сознания в отношениях с Церковью. Можно верить в Бога, но не верить в Церковь и не быть членом Церкви.

Почему вера в Бога может конфликтовать с церковностью? Здесь очень много вопросов внутри. И, соответственно, нужно расслоить их, дать несколько ответов. Во-первых, есть извечная проблема отношений русской интеллигенции и Церкви. Интеллигенция не хочет служить Богу в большинстве своем. Она хочет, чтобы Бог служил ей. Интеллигенция – это вздорная старуха с корытом, которая хочет, чтобы рыбка была у нее на посылках.