Занявший кафедру студент в форменном сюртуке Горного института говорил резко, помогая себе для убедительности жестами. Аудитория, состоящая по большей части, из студентов же, внимала – и только на галёрке, почти сплошь заполненной гимназистами, время от времени раздавался шум.

– Стоит заметить, что у этих необыкновенных путешествий был предшественник, некий Фрэнсис Годвин, автор романа «Человек на Луне». – продолжал докладчик. – Главный герой этого произведения так же появляется на страницах «Государств и империи Луны». Но куда больше можно сказать о последователях Сирано: Свифт с его «Путешествиями Гулливера», «Микромегас» Вольтера, „Путешествие на Луну“ Фонтенеля – увы, это произведение не блещет ни учёностью, ни своеобразным стилем…

– А что же Россия? – выкрикнули с пятого ряда. – Неужели в наших литературных пенатах нет ничего подобного?

– В нашей литературе первым произведением такого рода стала повесть Николая Карамзина «Остров Борнгольм», увидевшая свет в тысяча семьсот девяносто четвёртом году. Она до некоторой степени задала традицию фантастического (если мне будет позволено и далее использовать этот термин) жанра – мистические, таинственные истории вроде появившейся пятнадцатью годами спустя повести Василия Жуковского «Марьина роща», в которой автор использует каноны ставшего тогда модным готического романа.

Публика отозвалась сдержанным гулом. Похоже, за почти век, миновавший со времени написания повести, готические романы не растеряли своей популярности.

– К этим же приёмам обращается и Михаил Загоскин в романе «Юрий Милославский или русские в 1612 году», где так же прослеживаются мистические мотивы: пророчество, вещий сон, колдовство, пленение, заточение в подземелье, возмездие за грехи, запретная любовь. Позже он публикует цикл рассказов «Вечер на Хопре», объединяет которые обсуждение сверхъестественных явлений, событий далекого прошлого, страшных историй и суеверий, не имеющих рационального с точки зрения рассказчика объяснений.

В середине двадцатых в русской прозе окончательно формируется жанр романтической повести с фантастическим уклоном. Одним из первых произведений подобного рода стала «Лафертовская маковница» Алексея Перовского, опубликованная в двадцать пятом году, получившая весьма высокую оценку самого Пушкина. Позже мистические мотивы он сам использует в повести «Гробовщик» и, разумеется, в «Пиковой даме. Стоит так же упомянуть о Владимире Одоевском и его повестях «Косморама», «Город без имени» и «4338-й год». И, разумеется, Гоголь – здесь пояснения излишни, это и так всем известно…

Галёрка опять отозвалась весёлым гомоном – да, мол, известно, и ещё как! Докладчик дождался тишины и продолжил:

– Как вы можете заключить, отечественная фантастическая литература обращается ко всему мистическому, загадочному, таинственному. Из общего ряда выбивается, разве что, «Четвёртый сон Веры Павловны» из известного всем присутствующим произведения. Смело можно сказать, что это чуть ли не первый в российской литературе пример жанра, вынесенного в название нашего собрания, а именно – футуровидения, рассуждения о будущем…

На этот раз загудела не только галёрка. Автор романа «Что делать» заслуженно считался возмутителем общественной мысли и смутьяном; номера «Современника», в которых он был опубликован, изъяли, что не помешало тексту разойтись в рукописных копиях, не считая нескольких зарубежных изданий. В студенческой, захваченной фрондой среде он пользовался неизменной популярностью уже третий десяток лет.