Я прекрасно понимал, что поставил такие условия, что ей не выжить, и вот сам наказывал, а сам не мог бросить ситуацию, поэтому не первый раз приезжал. Сбрасывал обувь в прихожке и бежал по квартире.

Гардеробная.

Пальто.

Засунуть пять косарей во внутренний карман.

Шляпная коробка с верхней полки.

Засунуть две сотни под подкладку.

Детская копилка.

Напихать в нее побольше тысячных купюр.

Да, да, у нас были и копилки, и все прочее.

Мира таким образом показывала ценность денег для детей.

Поэтому я использовал это как мог.

Добежал до собственного кабинета, открыл ящики стола. Раскидал деньги, делая вид, как будто бы они здесь давно лежали.

В книжном шкафу повыдвигал несколько томиков отечественной классики, перед этим засунув внутрь купюры.

Вот сам хотел наказать, и сам же давал ей способ не принять это наказание и не мог понять почему? Потому что…

Потому что, любил, потому что, наверное, боялся и переживал.

Да, всего лишил, но при этом ждал, когда она одумается. И придёт ко мне.

Я не так многого хотел, я хотел, чтобы я для неё был ценен.

И вот что за дурацкая вот ситуация с тем, что я по факту же и разводиться не хотел, я не был настроен на то, что моя семья будет разваливаться.

Вечером встретился с Захаровым.

— Ну хорошо, хорошо… — Фыркнул мой юрист и покачал головой. — Я так понимаю, ты сегодня опять со своей разведки боем?

Я стиснул челюсти, скрипнул зубами.

— Что на этот раз? В холодильнике мясо не нашёл или как?

— Заткнись…

— Юр, вот по-человечески прекрати страдать дурью, поезжай к ней, бери самый здоровенный букет, падай на колени, проси прощения, простит, простит. У тебя не такая жена, что развернулась, ушла — простит. Не сейчас, но через полгода простит.

— Знаешь что, ты прежде чем советы раздавать, хоть бы уточнил, они мне нужны или нет.

— Они тебе нужны, если ты на протяжении столького времени таскаешься чуть ли не каждый месяц в квартиру, докладывая денег, но при этом делаешь визуально картинку того, что ты очень сильно наказываешь Миру.

— С ней растёт моя младшая дочь, я не могу это оставить просто так, — пыхнул как дракон.

— Да, кстати, по поводу младшей дочери. — Захаров наклонился, упёр локти в стол. — Почему ты Василису не берёшь?

Отвернулся, фыркнул.

— Она мне её не даст.

— С чего ты взял? Ты спросил хоть раз?

— Я и так знаю, что она мне Василису, не даст, потому что она побоится, что вдруг я начну ей манипулировать, и смысл ребёнка ездить травмировать. Папа появился, папа исчез, папа появился, папа исчез. Если бы я мог приехать и сказать: « да хорошо, я сегодня забираю Василису на неделю, мы слетаем с ней, отдохнём в Сочи», вообще разговоров нет, но я же не могу так приехать и сказать. Мира покрутит пальцем у виска и скажет «ты дебил, что ли, я тебя никуда с ребёнком не отпущу».

— Слушай, а тебе не кажется, что в этом есть какая-то закономерность? — заговорщицки улыбнулся.

— Нет, Леонид, мне не кажется. — Скривился я и ударил пальцами по столу, — и вообще, прекрати мне читать нотации.

— Если она тебе не доверяет ребёнка, значит, это много чего может значить.

— Начнём с того, что мне было не двадцать лет, когда мы рожали Василису, я очень многое из её детства пропускал. Потому что мне было важно, чтобы это детство было сытым, это детство было счастливым. Да, я не менял ей подгузники, да, я не был стопроцентно включённым отцом. И, соответственно, да, она со мной Василису никуда не отпустит, но это вторично, первично, что она просто не доверяет мне.

— Так сделай так, чтобы доверяла, в конце концов, приедь, скажи, признайся во всем, сглупил, ступил, оступился один раз.