— Не всегда получается так, как хочется, — отвечаю честно.

— У тебя глаза, как у папы, — неожиданно заявляет она. — Грустные, когда говоришь на серьезные темы.

От резкой смены темы теряюсь.

— Он часто грустный?

Она пожимает плечами.

— Когда один — да. Но со мной старается быть другим, но я иногда подсматриваю. Он… очень хороший. И я тоже. Но мама от нас ушла. Папа сказал, она выбрала другую жизнь.

Я чувствую, как в животе что-то болезненно сжимается.

— Это он так сказал?

— Угу… я спрашивала, когда поняла, что у других детей есть мамы, а у меня — нет.

Я подхожу ближе и сажусь на край дивана. Юля продолжает есть фрукты, таская их зубочисткой с подноса. Такая маленькая, такая умная и — такая обделенная тем, что должна была иметь с рождения — материнской любовью.

— А давай все-таки пойдем в бассейн, м?

— А как же папа?

— А мы на часик. Не скажем ему, ладно?

Юля радостно поднимается с дивана и начинает собираться. Никакого купальника у меня с собой нет, так что я решаю просто надеть халат на белье и отправиться так. Главное, что Юля умеет плавать, о чем она сказала мне заранее и у нее есть купальник. Я же просто посижу у бассейна и понаблюдаю за ней.

Мы спускаемся в бассейн, и по дороге я чувствую себя школьницей, совершающей преступление века.

Юля сияет. Не как ребенок, которому позволили сделать шалость, а как ребенок, кого наконец услышали.

Юля бежит вдоль бортика, как маленький ураган, затем резко останавливается и оглядывается:

— Ты точно не боишься реакции папы?

— Не-а, — мотаю головой.

Что мне его приказы? На официальный рабочий день меня не брали, работу потерять я не боюсь, потому что ее и так у меня нет, так что…

Юля весело хохочет и прыгает в воду. А я сажусь в шезлонг. На мне гостиничный халат, под ним — белье. За спиной охранник, которого мы, по сути, обманули. Но он просто стоит у входа в зону бассейна и делает вид, что является предметом интерьера.

— Смотри! — зовет Юля. Плавает она уверенно, словно не по-детски. Видимо, училась у частных тренеров. Каждое ее движение — отточено. Уверена, что ее отец не только контролирует, но и вкладывает в нее все, что может.

Я ловлю себя на том, что улыбаюсь.

И… невольно представляю, что это мой ребенок.

Каково это? Водить свою дочь в бассейн, заботиться о ней, покупать красивую одежду? Отвечать на тысячу “почему”?

Каково это — не быть лишней в чьей-то жизни, а быть всем для маленького комочка счастья?

Я замечаю рядом пару. Молодая мама с мальчиком лет пяти. Она поправляет ему очки, потом целует в лоб.

Мне вдруг хочется уйти, закрыться в номере и не выходить. Сердце сжимается так, что дышать тяжело.

Юля выныривает. Улыбается, а затем резко хмурится.

— Ты плачешь?

— Нет. Просто… капли тут разбрызганы, — искусно вру, вытирая скупую слезу.

Юля продолжает плавать. Я — наблюдать за ней. Примерно спустя полчаса прошу ее выбираться, а затем слышу голос, который вообще никак не ожидала услышать:

— Ну, ничего себе… Мужик какой-то в отеле, ребенок. И когда успела, м?

Я оборачиваюсь.

На пороге зоны бассейна стоит Глеб. В идеально выглаженной рубашке, в костюме, с тем самым выражением превосходства, которое я когда-то принимала за уверенность.

Он смотрит на меня, потом на Юлю — и снова на меня. Смеется и мотает головой так, будто ему все в этой жизни понятно.

— Быстро ты устроилась. Или это тоже твой адвокат помог?

— Закрой рот, Глеб, — говорю спокойно, подходя к нему, чтобы Юля не услышала.

— Вот как мы заговорили… А что так? Ребенок придал уверенности? Где взяла? Нашла мужика с чужим? Так мнишь себя матерью?