— Я сказала, что Ангелина беременна, — при этому на мужчину больше не смотрю. Продолжаю как ни в чем не бывало кормить дочку, которая с огромным удовольствием уплетает кашу.

Можно было бы, конечно, позволить ей самой повозиться, но времени не так много, нужно срочно ехать на работу. Катя, конечно, откроет лавку, но сегодня обещали привезти картину на реставрацию и мне нужно срочно ее проверить, чтобы оценить фронт работ.

— Откуда ты знаешь? — не дает мне покоя Леша. — Сомневаюсь, что Ангелина сама сказала тебе о своем положении.

— У нее такой огромный живот, что он говорит за нее, — скрываю за сарказмом вспыхнувшую злость. Ведь я с легкостью считываю подтекст в словах мужчины — он считает, что я вру. И это бесит до безумия. — Нет, конечно, она могла разжиреть…

Договорить мне не удается, Леша меня прерывает:

— Мне пора, — заявляет непоколебимо, и прежде чем я успеваю хоть как-то сориентироваться, поспешно ретируется из кухни.

Пару долгих минут, пока я кормлю дочку, стоит тишина. Но в итоге, она нарушается громким хлопком двери. Леша даже не соизволил попрощаться.

— Вот так и заканчивается “любовь”, — бормочу слащавым голосом, скармливая последние ложки каши Оле. Она жует и так внимательно смотрит на меня, словно действительно понимает, что я ей пытаюсь объяснить. А вдруг действительно понимает? Тогда нужно предупредить малышку о жизненной ловушке, в которую ей желательно никогда не попадать. — Никогда не соглашайся на отношения с мужчиной, чье сердце принадлежит другой. Он принесет тебе только страдания, — мой серьезный тон сменяется подмигиванием, и дочка широко улыбается, а потом вообще заливается звонким смехом.

Мое сердце пронзает волна нежности, и я со спокойной душой скармливаю малышке остатки каши. После чего ставлю тарелку в раковину, заливаю ее водой. Помыть решаю вечером, а на свой завтрак вовсе забиваю — пока мы с Лешей выясняли отношения, я потеряла драгоценные минуты, которые могла бы потратить на себя.

— Иди ко мне, — протягиваю руки Оле, и она тут же следует моему примеру, позволяя взять ее. — Будешь хорошей девочкой? Не станешь капризничать, пока мы будем одеваться? Мамочка очень спешит, — улыбаюсь при каждом слове, пока несу дочку в ванную, чтобы умыть ее и себя. Бросаю взгляд на часы, висящие в коридоре, и ускоряюсь. — Мы о-о-очь опаздываем.

Залетаю в ванную, щелкаю выключателем и едва не лечу носом в пол, потому что Оля требовательно взвизгивает:

— Едем к папе!

24. Глава 22

Не знаю, с чего Оля решила, что Максим ее папа. Но я всеми силами старалась отвлечь ее от того, чтобы она продолжила повторять свою то ли просьбу, то ли требование раз за разом. Дочка решила, что ей надо поехать к папе, на этом точка. И остановить малышку оказалось не так просто. Она прожужжала мне все уши Максимом. Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не начать кричать на нее. Благо, моя лавка, как я ее называю, а на самом деле, это антикварный магазин, находится не так далеко от дома, и Оля обожает в ней находится, все рассматривать, любоваться своим отражением в старинных зеркалах. Поэтому стоит дочке заметить свое любимое место в городе, она резко переключается и начинает ерзать на детском сидении автомобиля.

Я же получаю шанс выдохнуть.

Пока паркуюсь и вытаскиваю малышку из машины, Оля уже изводится от нетерпения. Поэтому даже не хочет “кататься на руках”. В своем розовом спортивном костюмчике, который она сама вытащила из шкафа, бежит к двери, пока я плетусь следом за ней.

По сравнению с яркой дочкой я выгляжу как принцесса ночи в черных штанах-палаццо и такого же цвета бомбере. Особенно это заметно, когда я догоняю малышку и вижу наше отражение на черном матовом стекле, которое встроено в дверь. Выгляжу так, как будто на похороны, собралась. Ей богу. Но переодеваться нет смысла. Поэтому только тяжело вздыхаю и распахиваю дверь. Звон колокольчиков дополняет шум улицы, состоящий из гула голосов, шума машин и других разных громких звуков.