То, что я здесь, не что иное, как издевательство над самой собой.

Но так уж повелось — моя семья и семья Покровских дружат уже много лет. Дружили сначала родители, потом мы, дети.

Наш с Демидом развод пошатнул дружбу, но не разрушил ее.

Чем больше я упивалась горем, тем сильнее отец ненавидел Демида.

Я поняла, что если продолжу дальше в том же духе, то все закончится скандалом.

Да, себя было жалко.

Я всегда держала свои чувства в секрете. Никто не знал, насколько сильно я люблю Демида, поэтому, когда мы расстались, они не понимали, почему я таю на глазах.

Родителям мы втюхали историю про то, что не сошлись характерами.

Так захотел Демид, а у меня не было сил доказывать обратное. Дело-то было вовсе не в этом, а в том, что я любила всем сердцем. Он тоже любил. Просто другую.

Поэтому родители не понимали, отчего мне так плохо.

У меня получилось обвести всех вокруг пальца, но как следствие теперь я должна доказывать всем правдивость своих слов и улыбаться прямо на помолвке бывшего мужа.

— Пойдем, поздравим Демида и Карину, — шепчет мама мне на ухо.

— Конечно, — натянуто улыбаюсь и иду следом за ней, ощущая, как узел на моей шее затягивается.

Демид и Карина перешептываются, влюбленно глядя друг на друга. Так, будто кроме них, нет никого во всем этом мире и тысяче миров вокруг.

Они даже не замечают нашего приближения, настолько увлеченно воркуют.

На Карине белое струящееся платье по фигуре. На Демиде стильный черный костюм.

«Вместе они совсем не смотрятся!» — ядовито шепчет голосок внутри.

И тут же торможу себя: они прекрасно смотрятся друг с другом. Наверное, потому что любят. И дело тут даже не в одежде.

— Демид, здравствуй, — мать с родительской теплотой прижимает к себе моего бывшего мужа, похлопывает по спине.

— Здравствуйте, Елизавета Римовна, — Демид мягко улыбается и переводит взгляд на меня: — Оливия.

Киваю вместо приветствия, подмечая, что взгляд бывшего мужа не изменился при виде меня.

Я не задеваю никаких струн внутри него, не бережу его сердце или душу. Ничто не отзывается, Демид спокоен, ведь рядом с ним женщина, которую он любит много лет.

…Не то что меня.

— Мы с Оливией подошли поздравить вас, — говорит мама и смотрит на Карину.

Та не сводит взгляда с меня, словно контролируя, чтобы я не выкинула чего-нибудь.

Это даже оскорбляет, ведь я никогда не устраивала сцен.

Никогда…

Всегда свою боль я проживала одна — и никогда прилюдно.

— Да, — улыбаюсь уголками губ. — Поздравляем вас с помолвкой. Надеюсь, свадьба будет не менее шикарной.

В сердце будто вонзаются тысячи осколков, так мне больно произносить эти слова, но я делаю это. Потому что должна.

Должна, хотя хочется разреветься, упасть на колени и спросить у Демида, почему он так поступил со мной. Почему не смог полюбить? Ведь я была правильной! Нежной, ласковой. Не задалбывала, не лезла куда не надо. Когда ему было грустно, веселила. Когда он был зол, часами выслушивала монологи на тему того, почему его окружают одни дебилы.

Вела быт, вила гнездо, мечтала о детках.

Что же я делала не так, раз у меня ничего не вышло?

— Спасибо, Оливия, — говорит Карина, приторно улыбаясь мне. — Торжество будет круче, чем какая-то помолвка, круче всех свадеб за последние лет пять-десять. Да, дорогой?

Карина тянется к Демиду с поцелуем, и тот, будто не понимая, что это был камень в огород нашей свадьбы, целует ее в ответ, а после щелкает по носу:

— Конечно, родная. Наша свадьба будет самой роскошной.

Неужели он ничего не понимает? Неужели не осознает всю боль, которую причиняет мне, намекая на нашу свадьбу?