Я непонимающе нахмурилась:

– Мне-то с того какое дело?

– А такое, что когда выплата прошла, господин Твидор как хмыкнет, да возьми и скажи: «Коли были б у карона Альтара другие наследники, щедрый им бы выдался подарок». Я аж об ведро споткнулась, воду чуть не расплескала. Но осмелилась спросить, что он в виду-то имеет. И оказалося, что имение до сих пор на твоего отца записано. Рано наследовать-то, года-то ещё не прошло. По всему выходит, что не знает о тебе эрцегиня эта, вот и внесла денежки-то. А ты – тоже наследница. Ну хоть и внебрачная, но дочь. Авось перепадёт тебе чего?

– Но… если деньги внесла эрцегиня, то и имение теперь её получается… – задумчиво протянула я.

– Да у неё небось деньжищ этих – как мух в сортире летом. Ты б сходила, а? Быть может, дала б она тебе чего… Всё ж таки дочь, его кровь. Не виновата ж ты, что он над твоей матерью снасильничал.

Я закаменела лицом. Эта тема меня всегда ранила сильнее всего, и чем старше я становилась, тем лучше понимала, через что пришлось пройти матушке и как тяжело было поднять меня на ноги. И любить, несмотря ни на что.

– Вряд ли эта эрцегиня захочет деньгами поделиться, – хрипло ответила я.

– А ты сходи, выведай. Кто их знает, благородий этих? Все они с прикукуем. И батогов могут дать, и червонцем одарить. Ты только того… про меня-то не забудь, коли чего сложится-то… – замялась она.

Я кивнула, до крови закусив губу.

Матушка рассказывала, что примерно через год после моего рождения у отца одна за другой появились две троюродные кузины. Тётки мои троюродные, получается. Но какие они тётки, если старшая едва ли совершеннолетняя? Идти к ним денег просить?

Я подумала о матушке. Вспомнила, как клокотало у неё в груди при каждом вдохе. Прав целитель, не выживет она без его помощи. А значит, и думать нечего. Уж лучше идти наследство просить, чем воровать. Не так мерзко на душе…

– Схожу, – решила я.

Будь хоть какая-то третья соломинка, я бы ухватилась за неё. Не состриги я волосы в тот злополучный день, когда погиб дед Абогар, может, и взяли бы меня на какую работу. А так – сложа руки смотреть, как умирает мать, я не собиралась.

Воровать я отчаянно боялась и не хотела, а истории деда Абогара ясно показывали, что вор всегда платит двойную цену. Иной раз не деньгами, а чем поценнее. Да и мать меня иначе воспитывала. Я жутко не хотела вставать на этот путь, и теперь даже облегчение испытала, когда появился другой вариант.

Да только просить я тоже не особо приучена. Во-первых, аристократов этих ненавижу, а чувства плохо умею скрывать. Во-вторых, представляю, с каким презрением ко мне отнесётся богатая эрцегиня. К ней на брачный турнир десятки самых сильных магов слетелись, уже три недели об этом весь город судачит. В-третьих, просящего милостыню завсегда взашей проще выгнать, чем того, кто по закону требует. Этому меня дед Абогар научил.

Я проводила матушкину приятельницу восвояси и заметалась по нашей каморке. Два шага туда – два обратно.

Дед Абогар учил, что требовать всегда надо в два раза больше, чем на самом деле хочешь. Тогда другая сторона останется довольна – будет считать, что легко отделалась. И ты в накладе не останешься, ровнёхонько своё получишь. Сколько денег мне нужно? Вот прям чтоб безбедно до конца жизни жить?

Тыщ пять! Можно дом купить крепкий, грамоте выучиться, приодеться и ещё тысячу на чёрный день отложить. Значит, просить надо как минимум десять, а то и пятнадцать тысяч. Но кто мне даст столько денег? На каком основании?

Как же паршиво не уметь читать! Мне бы сейчас узнать, что говорится во всех этих сложных законах о наследстве! Но полагаться приходилось только на свою память. Вроде бы внебрачная дочь в правах на наследство выше, чем троюродная сестра. Раз она внесла за Альтар триста тысяч, значит, во-первых, деньжищ у неё немеряно, а во-вторых, он того стоит. И уж точно она не захочет его со мной делить.