Но с Авророй я с удовольствием целуюсь. Ротик ее так и манит, попробовать сладкую глубину.

Языком для начала.

Она охает, ощутив, как требовательно вонзился сразу.

Это только разминка, девочка.

Немного позднее прибор побольше во рту подержать придется.

Надеюсь, она умеет. И в то же время злюсь…

Злюсь и сразу же наказываю горячий ротик глубокими, сильными толчками, занимая все свободное пространство.

Она словно задыхается, отталкивает и притягивает со всей силы.

Тонкие, но сильные пальцы щипками впиваются в мои плечи, в шею.

А-а-а… С трудом выдерживаю этот напор. Так и манит, чертовка.

Хотя, впрочем… Зачем сдерживаться?!

Отстраняюсь на миг.

Рот Авроры припухший, алеющий, губы вызывающе влажные и взгляд поплывший. Однако она пытается держаться, несмотря на то, что дрожит.

Уже дрожит…

– Это все? – спрашивает тихо, но с вызовом. – Все, на что ты способен?

– Я даже не начинал, Рори.

Она вспыхивает в ответ на прозвище. Я задираю футболку, стаскиваю через голову. Аврора старательно отводит взгляд в сторону.

– В чем дело, малышка? Застеснялась взрослого дядю? – поигрываю мышцами груди, взялся за ремень, ослабив. Слишком много давления на ширинку дыбом.

– Нет, просто… Просто мне шерсть на груди мужчин не нравится, – выдыхает. – Выглядит, как… как у мамонта!

Приехали. Мамонтом меня еще не называли!

Хотя нет… Дочка иногда в шутку говорит, что традиции и следование обычаям – это что-то из века мамонтов.

То есть я – мамонт. Отлично!

– А за каждое бранное слово в мой адрес ты минетом отрабатываешь. На один уже штрафану, девочка.

Зацепив милое личико за подбородок, пальцами второй руки обвожу четкий контур губ, нажимаю двумя пальцами, оттягиваю нижнюю челюсть, раскрывая ротик.

Два пальца мгновенно ныряют в жаркое пекло.

Двигаются вперед и назад, задевая язык, который дрожит, мечется, пытается ускользнуть из-под давления, но принимает толчки пальцев, задевает их.

По лицу Авроры, словно тени, ураганом проносятся эмоции. Одна за другой сменяются, словно в калейдоскопе. Я смотрю на них, жадно впитывая каждую.

Смятение, недовольство, возмущение и… скрытое удовольствие.

Жар ее тела манит меня капитально.

Натрахав ее рот пальцами, снова прижимаясь губами, целуя. Теперь уже пробую каждую из губок, вбирая в рот, посасывая.

Смакую, разношу по своему рту ее вкус, вкус вина, фруктов… Она вкусная как фруктовый коктейль, и мне нравится разбирать ее вкус, наслаждаюсь им.

Одна губка, вторая, снова целую, втягиваю, всасываю… Из ее ротика вырывается глухой, глубокий стон!

Отрываюсь на миг.

– Я кое-что услышал, – сверяюсь с часами на руке. – Кажется, пора проверить. Покажи мне свои трусики.

– И что ты хочешь там увидеть?

– Мокрую ластовицу, естественно. А потом мы продолжим, и ты примешь от меня самый глубокий, горячий и искренний поцелуй с подарком.

– А бантик?

– Что?

– Бантик на подарке будет завязан? У самого… основания?

На болт намекает? Выдумщица.

– Если бантик на болте станет пропуском в райскую куночку, так уж и быть… найду.

Снова целую, на этот раз мой язык движется более плавно и чувственно. Аврора ерзает и сжимает свои ноги позади меня, вжимается сильнее, дрожит. Кажется, можно не проверять.

Можно просто стянуть с нее шмотки, завалить спиной на стол и забросить эти ножки на свои плечи, трахая.

Готова. Она, твою мать, очень готова…

Целует меня в ответ. Чувство, будто плавно пикирую вниз. Вместе с ней.

Даже проверяю ладонью наличие стола под упругой попкой.

– Показывай, – хрипло требую у ее ротика. – Показывай свои мокрые трусики. Уговор есть уговор…

Наблюдаю, как медленно она опускает подрагивающие пальцы на туго затянутый узел шнурка.