— Она мне нравится, очень смело с её стороны работать следователем...

— Смело? — фыркает папа. — Это глупо, Зина. Женщине нужна безопасная работа, женская. Бухгалтер, как ты. Продавец, официантка, парикмахер и так далее. А мужская работа, на то она и мужская — пусть трудятся сильные и умные мужчины.

— Да, конечно, ты прав, Саш. Всё верно.

Я замечаю, как у мамы нервно дёргается щека, и опускаю взгляд в свою тарелку с греческим салатом. Что такого случилось бы, не согласись мама с папиным мнением, как делает это на протяжении всего их брака? Он тут же подал бы документы на развод или что?

Впрочем, женщина и не должна спорить со своим мужчиной.

— Тем более женская работа, — шёпотом замечает рядом Миша, — делает женщину ещё женственнее, соблазнительнее. Согласна? Ты же планируешь стать учительницей после выпуска? То есть буквально горячей фантазией каждого мужчины...

Щекам мгновенно становится горячо, стук сердца снова набирает скорость, а в горле сохнет. Единственное, что я могу в таком состоянии — это кивнуть. Что и делаю.

— Ты такая сексуальная, когда смущаешься...

— О чём шепчетесь, молодёжь? — спрашивает папа.

— Ни о чём! — подскакиваю я с места.

Мой стул падает на пол, мама охает, Миша тихо и беззлобно смеётся; все взгляды направлены на меня. Я подхватываю объёмную салатницу и резко поворачиваюсь в сторону Миши. Глухой звук удара, снова вздох боли и, как вишенка на торте, мой дрожащий голос:

— Могу я предложить тебе ещё... О, Господи, извини, пожалуйста!

— Что это? Кровь?!

— Арина, оставь салатницу и срочно принеси льда!

— Да что с тобой сегодня, дочь? Ты как сама не своя!

Я едва не плачу, разворачиваюсь и бегу на кухню с дурацкой салатницей в руках.

Господи, это просто невыносимо!

Поэтому, как только Мише оказывают помощь, я в очередной раз прошу у него прощения, как прошу прощения и у остальных, подхватываю сумку и сбегаю из квартиры. Это мне потом аукнется, но себя на данный момент я боюсь больше, чем праведного гнева родителей или осуждения гостей, которые, впрочем, и так наверняка считают меня неуклюжей коровой.

Я опускаюсь прямо на ступеньку, прячу лицо в ладони и позволяю себе тихонько выплакаться. А когда внутри остаются лишь пустота да презрение к собственной никчёмности, я отряхиваю от пыли платье, протираю руки влажными салфетками, привожу лицо в порядок и выхожу из подъезда, чтобы отправиться в самоуничижительное паломничество по вечерним улицам города.

Дура! Какая же я ужасная идиотка! Просто невыносимая!

А всё Волков, будь он неладен. Знай я, что такое секс, не реагировала бы так остро на шутки об этом. Или на комплементы о моей сексуальности. И я точно не зарядила бы Мише салатницей по носу!

— Осторожно, красавица! Запнёшься о коробочки, упадёшь, испортишь милое личико. Не надо так.

Я фокусирую взгляд на короткостриженом парне, выросшем передо мной, а затем смотрю туда, куда указывает его рука — на множество упаковок со стройматериалами. Понимаю, что шла мимо строительного магазина, у дверей которого и выставили свои многочисленные приобретения покупатели, чтобы загрузить их в машину, стоящую тут же, на территории пешеходов.

Наглости им не занимать, конечно.

А затем мне становится всё ясно.

Волков.

Брюнет появляется из-за багажника машины, видит меня, и взгляд его леденеет. Ну надо же! Можно подумать, я его видеть безмерно счастлива!

— Ну что, поблагодаришь спасителя своим номерком телефона, красавица?

Я едва ли удостаиваю взглядом второго парня и впиваюсь глазами в лицо Волкова:

— Вообще-то, здесь нельзя ездить на машине! Для тебя совсем правил не существует, Волков?