- Твою мать, Эрика, - глухой рык опаляет шею.

Ладонь Кейна вновь смыкается на моем горле, и он, не переставая двигаться, продолжительно извергается в меня.

Пульс грохочет в ушах, а по телу распространяется сладкое щемящее чувство, рожденное близостью, поэтому я позволяю себе не думать и запускаю пальцы в густые волосы Кейна и крепче обнимаю его ногами. Мы лежим так в течение минуты, после чего Кейн отталкивается от кровати и, выпрямившись, приводит в порядок молнию брюк.

Я испытываю слабовольное желание попросить его остаться со мной, но вместо этого подтягиваю одеяло к груди, наблюдая, как он молча выходит из спальни.

15. 15

В отличие от предыдущих дней, проведенных в доме Кейна, сегодня я просыпаюсь около семи, бодрая и полная энергии. Сходив в душ, облачаюсь в новый домашний комплект, состоящий из кремовых штанов и шелковой майки с кружевной оторочкой, и спускаюсь в гостиную. Прайда на привычном месте нет: очевидно, он счел меня совой и потому приступит к обязанностям личной тени чуть позже. Собираюсь пойти на кухню, чтобы сделать себе кофе, когда слышу посторонний шум позади себя и, развернувшись, упираюсь взглядом в Кейна, одетого в спортивные шорты. Он явно тренировался, судя по стекающим дорожкам пота и тому, как вздулись вены на его предплечьях и бицепсах. 

Последний раз я видела его без рубашки пять лет назад, и сейчас не могу перестать разглядывать, оценивая произошедшие изменения: крепкие мышцы груди, поблескивающую влагой волну пресса и выраженные косые мышцы, спускающиеся за промокший пояс шорт. Определенно, дьявол.

Кейн быстро пробегается взглядом по моей фигуре, отчего я привычно краснею, и указывает глазами на кухню:

- Иди завтракать, я сейчас подойду.

Небрежным жестом стерев капли пота перекинутым через плечо полотенцем, обходит меня, обдавая запахом разгоряченной кожи и легким ароматом одеколона, от которых сердце начинает учащенно колотиться. Усилием воли заставляю себя не оборачиваться, чтобы не разглядывать его спину, и, дождавшись, пока звуки шагов стихнут, семеню на кухню. 

Повозившись с кофемашиной, я, наконец, делаю чашку американо, после чего быстро наполняю вторую и ставлю ее на стол, туда, где предположительно будет сидеть Кейн. 

Подняв металлическую крышку, обнаруживаю под ней двойной объем уже привычного завтрака и выкладываю на тарелку одно яйцо пашот и нарезанное авокадо, но без Кейна к трапезе решаю не приступать и вместо этого делаю глоток бодрящей горечи.

Кейн появляется на кухне через двадцать минут, облаченный в голубую рубашку и брюки, быстро пробегается глазами по стоящей на столе чашке с кофе и, ничего не сказав, идет к кофемашине и наливает себе новую порцию.

Я наблюдаю, как он садится с чашкой напротив, и испытываю горький укол обиды от того, что он так демонстративно отверг мое проявление заботы. Отчего каждый раз, когда я пытаюсь поверить, что ему не чужды здоровые человеческие эмоции, Кейну необходимо с треском спустить меня на землю? Я наивно полагала, что то, что он пришел ко мне в комнату этой ночью сразу по возвращении, что-то значило. 

- Ты не имел ничего против сделанного мной кофе пять лет назад, - не удерживаюсь от пропитанной обидой ремарки. - Сейчас он не слишком для тебя хорош?

Не переставая отпиливать тост ножом, Кейн одаривает меня беглым, ничего не выражающим взглядом и негромко произносит: 

- Он остыл. Я люблю горячий.

Мне моментально становится стыдно за свою вспышку обиды, и я прячу глаза за белизной фарфора. Может, и правда нужно перестать искать в его действиях и словах скрытый подтекст? Перестать додумывать то, чего нет?