– Ты не звучишь как жертва, истерзанная за ночь ненасытным дикарем и варваром, – сообщил он мне с серьезным видом, хотя в ярких глазах прямо-таки искрился смех.

Я снова оцепенела, пойманная в плен этими лукавыми искрами, что притягивали и не позволяли оторвать взгляд, настолько потрясающими были, и пропустила тот момент, когда они обратились в завораживающее пламя страсти.

– Какая же у тебя изумительная кожа, Ликоли… – хрипло прошептал Бора, и я с опозданием осознала, что он так и не убрал пальцы после щипка – касался самыми кончиками, едва заметно, и от этого вокруг того места как будто покалывали дразнящие иголочки. – Нежная, что и тронуть боязно, а уж тронешь и намертво прилип… Нет сил оторваться…

Он гулко сглотнул и стремительно отвел руку, прижал ее к своему рту, обрушив на меня сразу же во всех подробностях воспоминания, как я гладила его там, а после убрал, стиснув в кулак, как если бы спрятал что-то, и вскочил с кровати.

– Я принесу нам еды и твою дорожную одежду, – схватив свои штаны из замши, он торопливо натянул их, а я, к своему стыду, и не подумала отвернуться, наблюдая за игрой мускулов на его бедрах и ягодицах. – Пора ехать домой, Ликоли.

– Погоди! – окликнула его я, и Бора развернулся просто молниеносно, впившись в меня глазами, полными голода и нужды. Он весь напрягся, как натянутая до предела тетива, и явно ждал от меня… того, что я могла бы позволить ему взять по его праву, но не готова предложить по доброй воле. – Ты зовешь меня «Ликоли», что это?

– Это красота, – ответил он и отвернулся так же быстро. – Цветок, лепестки которого такого же волшебного цвета, как твои глаза. Аромат пьянит и кружит голову, заставляет желать очень многого, а мед, полученный от них, темно-золотой с коричневой, прямо как твоя смуглая кожа. Но самое прекрасное – это его вкус, попробовав хоть раз, я уже не могу остановиться… – Бора сделал несколько шагов и положил ладони на дверь, будто это помогало ему стоять прямо или же оставаться на месте. – Как же я хочу познать твой вкус, Ликоли! До смерти хочу!

Он ушел, оставив меня ошеломленной и взволнованной, но вскоре вернулся с едой и ворохом меховой одежды на своем широком плече, я, опамятовавшись после его слов, за это время едва успела надеть новую нижнюю сорочку и рылась в недрах сундука в поисках платья в дорогу.

– Это не пойдет, – покривился Бора, глянув на ткань, как на личного врага. – В своих платьях ты можешь замерзнуть в пути. Я собираюсь одеть тебя в мех с головы до ног и не допущу этого.

Он раскидал по кровати одежду: куртку, довольно широкие штаны, большую шапку странной формы – и все это действительно было из меха, выделанного до такой мягкости, что с ней и не всякая знакомая мне ткань сравнилась бы.

Пришлось мне искать в закромах белье, что использовали под костюмы для верховой езды, благо кресс Инослас догадался прихватить и его. И, естественно, пока я переодевалась, мой супруг и не подумал даже глаз отвести, не то что отвернуться или тактично выйти. Мне было жарко и стыдно от его неотрывного внимания и в тоже самое время приятно. Никогда Алмер не пожирал меня вот так глазами, настолько жадно и интенсивно, что и стоя к Бора спиной, я чувствовала горячие волны, исходящие от него и омывающие каждый мой изгиб.

– Мы поедем верхом? – спросила, когда после завтрака супруг соизволил-таки облачиться в рубаху и безрукавку, в то время как собственноручно обул меня в пушистые сапожки и нахлобучил шапку со смешными ушами, окончательно превращая в подобие мехового шара.