– От нас, – улыбнулся я. – Но в жизни всякое бывает. Вдруг ты меня не дождёшься, разлюбишь, встретишь другого человека…

Ася ладонью прикрыла мои губы:

– Я тебя разлюблю? Я не дождусь? Я? Даже не шути так, Эльдар, даже не шути. Ты – единственный мой! Никогда никого в моей жизни больше не будет. Я тебя дождусь. Если даже придётся ждать очень долго. Я же сказала тебе – буду или твоей, или ничьей.

На следующий день Ася, выбрав момент, когда мы были одни, сказала:

– Эльдар, я не пойду провожать тебя на вокзал: не смогу этого выдержать. Буду плакать, и все обо всём догадаются.

– Родная моя, как хочешь. Но мы не будем делать из наших отношений секрета. Как только приеду на первые же каникулы, поговорю с мамой – и ты официально станешь моей невестой, – с нежностью глядя в её заплаканные, припухшие от бессонной ночи и слёз глаза, сказал я.

– Всё равно на вокзал я не пойду. Не выдержу, – повторила Ася, уже сейчас готовая разрыдаться по поводу предстоящей разлуки. – Не смогу я видеть, как поезд тебя увозит.

Я обнял её за худенькие плечи, привлёк к себе.

– Может, ты и права, мне тоже будет трудно расставаться с тобой при всех… – В её огромных глазах опять появились слёзы. – Почему ты плачешь, любимая? – спросил свою девчонку.

– От радости, – ответила она и расплакалась ещё сильнее. – От радости, что ты меня любишь…

В день моего отъезда Ася старалась не показываться никому на глаза, ссылаясь на недомогание.

– У тебя же грипп, Аська, – ахнула мама накануне вечером, увидев её распухшее от слёз лицо. – И глаза, и нос покраснели, воспалились. Завтра ты на вокзал с нами не пойдёшь: тебе отлежаться надо.

Мне передали, что она не смогла на следующий день встать с постели. Видимо, сказались сутки беспрерывных рыданий. Я знал, что она перебирала в памяти всё связанное со мной, думала обо мне. Её жизнь – это моя жизнь, мы были рядом, сколько помнили друг друга.

На следующий день она простилась мной дома. Стояла у окна, обнимая себя за плечи, словно от холода, – так делают, когда пытаются успокоиться, стерпеть. Наверняка переживала за скорую разлуку.

– Ася… – окликнув её, я подошёл к любимой.

Она обернулась на зов, а потом сама шагнула навстречу. Обняла, прижалась к моей груди, уткнулась в неё, как котёнок, ищущий спасения и тепла.

– Эльдар, скажи… Как я буду теперь жить? Я смогу без тебя? – спрашивала она трясущимися губами – видно, что едва сдерживает рыдания.

– Милая, родная моя, ты слишком много плачешь. Зачем? Я же люблю тебя, уезжаю не навсегда… Не плачь, я же сказал: это плохая примета – слёзы перед дорогой.

Ася испуганно посмотрела на меня:

– Не буду плакать. Ни одной слезы не будет у меня, пока ты не приедешь, обещаю, Эльдар. Всё, видишь, я уже улыбаюсь… – Вместо обещанной улыбки на лице у Аси появилась гримаса, в которой ещё заметнее была боль.

Я целовал её глаза и волосы, мокрые солоноватые щёки, пухлые губы. Прижимал её к себе так, словно хотел слиться с ней, забрать её с собой, не оставлять здесь – заплаканную, родную, любимую…

– Эльдар, я видела нехороший сон, – сказала Ася. – В нём ты приехал, вернулся, я бегу тебе навстречу, а ты проходишь мимо, меня не замечая. Это был страшный сон, такой страшный. Потому я и плачу.

– Аська, малышка моя глупая. Когда же ты повзрослеешь? Это был всего лишь сон. А во сне всё и всегда бывает наоборот. Я приеду, ты меня встретишь на вокзале, я возьму тебя на руки и пронесу по всему городу, хочешь?

– Нет, не хочу, – на полном серьёзе ответила она. – Так никто не делает. Над нами люди смеяться будут.