— Зачем… зачем я вам нужна? — не выдержала я. Вопрос вырвался сам собой, слабый и испуганный.

На его губах мелькнула тень усмешки. Жестокой.

— Ты мне не нужна, — отрезал он. — Но твое… состояние, — он с откровенной брезгливостью скользнул взглядом по моему животу, — вносит некоторые коррективы в наши планы.

Он наклонился вперед, опираясь локтями на стол. Расстояние между нами сократилось, и я почувствовала, как аура его холодной ярости стала почти осязаемой.

— Впрочем, раз уж твоя память так удобно очистилась, — его голос стал ниже, в нем зазвучали угрожающие, рокочущие нотки, — хочешь, я напомню тебе, как ты его получила?

Друзья, сегодня постараюсь выложить еще проду. Хотите?
Буду благодарна за поддержку кнопочкой "Мне нравится"

8. 8

Его слова были не просто угрозой. Это была грязная, унизительная пощечина.

— Нет, — я поспешно замотала головой, отшатнувшись так резко, что спина ударилась о прутья кресла. Паника, которую я так старательно сдерживала, вырвалась наружу ледяной волной.

На губах Дамиана проскользнула едва заметная усмешка. Он видел мой страх. И он ему нравился. Медленным, отточенным движением он подвинул ко мне маленькую фарфоровую чашку без ручки, больше похожую на стопку. В ней плескалась густая, почти черная жидкость.

— Лекарь сказал, это поможет твоей памяти, — его голос был обманчиво ровным. — Пей.

Это был приказ. Абсолютный и не терпящий возражений. Я смотрела на темную жидкость, потом на него. В его глазах не было ничего, кроме холодной, выжидающей воли. Я поняла, что спорить бесполезно. Продолжать это противостояние было выше моих сил. Легче было подчиниться. Сделать то, что он хочет, и пусть он оставит меня в покое.

Дрожащей рукой я взяла чашку. Жидкость была горькой, с сильным травяным привкусом. Я зажмурилась и залпом выпила все до дна, как ядовитое лекарство.

В тот момент, когда я поставила пустую чашку на стол, это и случилось.

Стресс, помноженный на действие концентрированного отвара, ударил по моему сознанию, как молния. Комната на террасе исчезла. Солнечный свет сменился полумраком спальни. Запах роз — тяжелым, мускусным запахом мужского тела и ярости.

Вспышка.
Темная ткань платья, разорванная у ворота.
Его руки, сжимающие мои бедра. Не просто держат — впиваются, оставляя на коже невидимые синяки. Властные, безжалостные.

Вспышка.
Его лицо совсем близко. Челюсти сжаты, в глубине темных глаз горит черный огонь. Он зол. Он в ярости. Он ненавидит ее. Меня. Но его дыхание обжигает кожу, и в этой ненависти есть что-то еще. Голод. Жадность.

Вспышка.
Боль от грубого толчка, тут же сменившаяся ошеломляющей волной жара. Он вбивался в податливое тело, наказывая, требуя, забирая свое. Каждый его выдох — рычание. Каждый толчок — утверждение его права. Горячий. Злой. Ненасытный. Он хотел ее так сильно, а она дала повод. Она посмела.

Я чувствовала ужас. Животный, первобытный ужас Марии, для которой это было насилием. Агрессией. Подтверждением того, что он — монстр.

Но сквозь мой собственный ледяной страх просачивалось что-то еще. Чужое. Горячее.
Это были чувства Кристен.
Ей было страшно, да. Страшно от его ярости, от его силы.
Но ей не было больно. Не по-настоящему.
Потому что под страхом, под унижением, ее тело отвечало. Оно плавилось от его прикосновений. Оно изгибалось ему навстречу. Она сама была возбуждена и отчаянно, до дрожи в коленях, нуждалась в этой близости, пусть и такой жестокой, такой агрессивной. Она хотела его. Даже такого. Особенно такого.

Ощущения были настолько реальными, что я задохнулась. Фантомный жар чужого желания прокатился по моему телу, заставляя кровь прилить к щекам. Я резко распахнула глаза, жадно глотая воздух.