Только я собиралась положить очки, как вдруг вышла бабушка.

- Ой, - прищурилась она. – Нашла! Мои родненькие! Очки! Очи, мои очи! Давай сюды!

Я дрожащей рукой протянула очки. Сейчас мне понадобится квалифицированный тренер по фитнесу, который за тридцать секунд научит меня быстро бегать!  Или очень квалифицированная помощь реанимационно бригады!

Барсик смотрел на меня так, словно руки и ноги мне уже не пригодятся. Бабушка протерла очки о шаль и надела их.

- Батюшки! – ужаснулась она, хватаясь за сердце. – Страсть-то какая!

Все, это конец! Если она выгонит Барсика, мне придется жить здесь. Ибо по ту сторону двери меня будет ждать очень голодный, слегка расстроенный и весь обиженный Барсик.

- Ужасть! – продолжала бабка, медленно роя мне могилу. – Как же я так тебя запустила, родненький! Кожа да кости! Полысел от голода, бедненький! Это все бабка слепошарая виновата! Не докармливала! Ай-я-яй! Поругай бабушку, Барсик! Ничего, сейчас бабушка кастрюльку большую возьмет! И моего бедного Барсика как следует накормит! У бабушки еще рыбка есть! Надо еще купить! Посидишь с Барсиком, пока я в магазин схожу?

Что? С Барсиком? Посидеть?  Я могу и полежать с Барсиком. Правда, совсем не долго. И отнюдь не молча.

- А то оставишь его, а он найдет, че подрать! Вон, все изодрано! – вздохнула бабка, гладя лысую голову с редкой шерстью. – Ну, хоть не метит!

Да, это здорово! Главное, чтобы не метил! Остальное – не важно!

- Нет, что вы! Я тороплюсь! Писем очень много, - пятилась я к двери.

- Барсику страшно одному оставаться! – упрашивали меня, ища старенькую кошелку. 

- Простите, но я должна спешить, - икнула я, глядя на Барсика. Он терся об бабушку так, что она шаталась.  – Извините! Мне пора!

- Барсик, тебе же свитер нужен! А то застудишься! – донеслось до меня, когда я нащупала ручку двери.

 Я вылетела за дверь и мчалась по улице, пока мне перестали чудиться светящиеся глаза Барсика. Мне казалось, что у меня на лбу надпись: «Корм для Барсика».

 Сердце все еще не могло угомониться. А я, согнувшись пополам, с трудом переводила дух. И радовалась за Барсика всей душой.

- Так, еще одно письмо и … - пробубнила я, роясь в сумке. Что дальше, я не знала. Я не знала, где буду ночевать. Ну хоть поела! Мир, как выяснилось не без добрых людей. «Да!», - зевнула в памяти зубастая пасть Барсика.

Письмо вылетело у меня из рук и понеслось по улице. Осталось … девяносто восемь писем!

Едва волоча ноги, я ползла за письмом. Откуда-то поднялся ветер. Он несколько раз сдувал с меня фуражку. Я останавливалась, бежала за ней, и снова возвращалась.

- Зачем я на это только подписалась? Еще Барсика мне не хватало! – ворчала я, удерживая фуражку рукой.

Письмо остановилось. А я не заметила, и прошла чуть дальше. Пришлось вернуться. Дом напоминал пряник. Он был настолько красивым, что если бы не пирожки, то я бы откусила половину!

В саду были разбросаны детские игрушки. Возле дерева стоял прислоненный самокат. На дорожке лежал скейт. И много-много всяких красивых мягких игрушек.

Я подошла к двери, заметив, что глазок был где-то на уровне моего пояса. Он был большим и выпуклым.

- Тук-тук, - постучалась я в шоколадную дверь. – Есть кто дома?

За дверью послышался  шорох и дыхание. Кто-то напряженно сопел. Глазок потемнел и … и ничего!

- Тук-тук! – снова постучалась я, надеясь, что Барсик – единственный и уникальный представитель своего рода.

- Кто там? – спросил напряженный детский голосок.

- Это я! Почтальон! – как-то звонко и ласково ответила я. Почему-то, когда я слышу детский голос, обращенный ко мне, то я тут же начинаю сюсюкаться! Я не нарочно! У меня так самопроизвольно получается.