В углу комнаты-кухни был сложен очаг, и я как-то раз попыталась его разжечь. Принесла из сарая сухого хвороста, разожгла огонь… и чуть не померла. Дымоход не работал, вся гарь и едкий дым повалили внутрь дома. Пришлось в спешном порядке заливать огонь, распахивать окна, двери и торчать снаружи, ожидая, когда все это выветрится.

На этом я сломалась. Села на завалинку и начала реветь.

Было очень жалко себя. Что у меня все вот так — через одно место. В другой мир попала, к разбойникам попала, к выжлам попала, в заброшенный дом попала. Все «лучшее» собрала, и конца и края этому не видно.

А тут еще снова дождь пошел. Ливанул сплошной стеной, так что я моментально промокла до трусов, а бежать и прятаться не было сил. Так и сидела, сгорбившись под колючими каплями, а из окон неспешно вился темный дым.

Все. Надоело. Ночь в этой дыре пересижу и уйду в деревню. Как-нибудь потихоньку устроюсь. Или… или в столицу пойду. Да! Именно туда! Всех женщин туда забрали и меня примут. Выкарабкаюсь как-нибудь.

Решив так, я вытерла слезы и вернулась в выстывшую избушку. Внутри было холодно и неуютно, все еще пахло гарью, с потолка снова лило.

Я привычно расставила ведра, доела холодные тушеные овощи и кусок вяленой крольчатины, припасенной на черный день. Собрала сумку: фляжку с водой, сушеные яблоки, оставшийся хлеб и несколько кривых морковок. После этого прошлась на улице, проверяя, все ли в порядке, заперла сарай, а ржавый ключ по привычке спрятала в условленном месте. Если Оллин все-таки жив и вернется, то хворост и запасы ему пригодятся. Я даже думать боялась о том, как в этой берлоге пережить зиму.

Мне такое точно не по силам.