Оллин мрачнел. Поглядывал на старенький неказистый домик, на скудные запасы в погребе… на меня. Его седая борода все чаще напряженно подрагивала, а тревога в глазах становилась почти осязаемой.

Силы ко мне практически вернулись, и я помогала, как могла. Ходила с ним в лес собирать корешки да веточки, училась квасить листья бутузника, которые при большом желании можно было принять за капусту, вязала веники и заготавливала хворост.

Колючее одеяло грело все меньше, и иногда приходилось ложиться спать прямо в костюме, который я уже затаскала до дыр, а мытье каждый раз превращалось в испытание, после которого пару часов трясёшься и не можешь согреться…

…А потом Оллин пропал.

Просто ушел однажды утром и к вечеру не вернулся. Я сначала не придала этому значения — он, бывало, и ночью возвращался, после того как соберет вечерние мироцветы. Я спокойно поужинала и легла спать.

Наутро оказалось, что он так и не вернулся. Вот тут я встревожилась не на шутку. Он старый, а в лесу водится зверье и выжлы. Пусть у него есть огонь, но ведь им надо еще успеть воспользоваться.

К вечеру я уже места себе не находила. Взяла с собой нож, мешочек с лекарственными травами и отправилась на поиски. Так глупо, наивно, по-детски полагая, что сумею найти его в бескрайнем лесу. Спустилась к реке, прошла по всем любимым местам Оллина, даже на болота завернула. Все впустую. Ни следов, ни признаков того, что он тут был.

Следопыт из меня никакой — я только-только начала осваиваться в лесу и боялась сходить с привычных троп. Кричать, звать его по имени — опасно. Первое, чему меня учил Оллин — лес любит тишину, а те, кто шумят, непременно привлекают внимание непрошенных гостей.

Вскоре под каждым кустом мне начали мерещиться зловещие тени, сотни глаз, кровожадно наблюдавших за каждым моим движением. Мне стало страшно. Настолько, что до избушки я бежала сломя голову.

Зачем я сунулась в лес? Какой от меня толк? Оллин наверняка вернулся домой и не понимает, куда я пропала. Я побежала еще быстрее, ругая себя последними словами и не оглядываясь. Потому что было жутко, потому что за спиной могла оказать выжла или голодный волк.

Увы, домик встретил меня темными глазницами окон и пустотой внутри. Мой пожилой сосед так и не вернулся.

Все, что мне оставалось — это ждать и надеяться, что с ним все в порядке.

Время тянулось угнетающе медленно. Прошёл день, второй, третий, а я все еще была одна. В глуши леса, в маленьком полуразваленном доме.

На ночь я запиралась на все засовы и, свернувшись калачиком под тонким одеялом, тревожно прислушивалась к тому, что происходило снаружи. Где-то близко после удачной охоты ухала сова, волчья стая пела песни растущей луне, порой у крыльца раздавалось недовольное ворчание росомахи.

Иногда мне чудились шаги за дверью, тяжелое дыхание и скрежет когтями по брёвнам. Тогда я тихо сползала на пол, забивалась под кровать и, сжимая в потных ладонях деревянную рукоятку старенького ножа, ждала рассвета.

На пятый день мне стало совсем страшно и одиноко. Я готова была шарахаться от любой тени, и скрип веток по окну казался зловещим предзнаменованием. Хоть бы собачка дома была или кот. Да хоть коза! И то не так страшно.

Вдобавок начались дожди, и мне приходилось бегать с ведрами, мисками и баночками: старая крыша совсем прогнила, и вода капала с потолка, звонко отбивая дробь по скрипучему полу. Теперь в доме пахло сыростью, мхом и лежалыми тряпками.

Холодно и сыро. Надо было протопить, пока плесень по углам не разрослась, но беда в том, что огнем у нас заведовал Оллин.