— Даня… — всё же стон сорвался с губ, когда палец парня коснулся напряжённой вершинки сквозь ткань майки. Я дрогнула и зажмурилась. Губы пересохли и, кажется, потрескались, точно земля в зной.

— Какая же ты… — голос Дани хрипел. Он снова лбом вжался в мою скулу. Потёрся носом в излишне нежной ласке. От этих прикосновений сердце стучало с перебоями.

— Уродливая? — понятия не имею, откуда взялась во мне злость. Откуда появилась обида. Просто в голове зазвучали другие слова. Злые. Колкие. Ранящие. Те, которые он произносил вчера в туалете.

Я смогла выдрать запястья из чуть ослабшей хватки Царицына. Ладонями упёрлась в плечи. Надавила.

— Даня, я прошу тебя, хватит всего этого. Хватит играть со мной, Царицын. Я понятия не имею, что ты замыслил в этот раз. Можешь больше не стараться унизить меня. Я и так прекрасно знаю, что я страшила. Знаю, что уродина. Я в зеркало каждое утро смотрю. Вижу прекрасно! — голос дрожал и срывался.

Казалось, что меня ножом по груди полоснули. Боль распространялась по каждой клеточке тела.

Понимание того, что я не могу быть красивой для Даниила, просто отравляло. Убивало.

Три года назад, пять лет назад, я не видела в нём мужчину. Я не хотела чувствовать его губы на своих губах. Не хотела его. Не хотела принадлежать ему. Не хотела, чтобы он принадлежал лишь мне. Тогда любовь была иной. Чистой. Лишённой страсти и желания. Сейчас же… Сейчас меня трясло от любого прикосновения Царицына. От любого взгляда, проникающего под кожу.

— Настя, замолчи, — положил руку мне на рот, не позволяя больше говорить. Прерывая поток бессвязной речи. С чувством впилась зубами в его ладонь. Даня зашипел и одёрнул конечность. Затряс.

— Молчать я не стану больше. Царицын. Ты три года назад свалил из страны. Тебя там ждала будущая невеста. Ты ясно дал мне понять, что все два года дружил со мной, потому что поспорил, что я снова в чувствах тебе признаюсь. Много чего сказал!

— Я был тупым идиотом…

— Ничего не изменилось, Царицын. Ты таким же и остался. Ты сам растоптал всё светлое, что было между нами. Годы дружбы. Я тебя простила уже однажды.

— Моя вина тогда заключалась лишь в том, что я не начистил всем рожи! — руки Дани сжали мои плечи.

— Да? — я выгнула бровь. — И чему мне верить, Даниил? В нашу последнюю встречу перед отъездом ты сказал, что ты всех позвал.

— Настя!

— Закрой рот! — я сбросила руки парня с плеч. — Захлопни свою варежку! Ты уехал, свалил в свою Америку. Моя жизнь наладилась. Никто за три года ни разу не оскорбил меня. Ни разу! Пока не вернулся ты. Почему? Почему ты появляешься в моей жизни, и всё идёт под откос? Почему ты оскорбляешь, а потом целуешь? Так… Так… — дыхание оборвалось, слова закончились. — Я уродлива, знаю. Знаю всё прекрасно. Знаю…

— Дура! — Царицын дёрнул меня на себя, словно тряпичную куклу. Впечатал в грудную клетку, склонился к уху и яростно зашипел: — Никого красивее в жизни не видел. Никого.

Я охнула и зажмурилась, когда перед глазами всё поплыло от резкого перемещения в пространстве. Я оказалась лежащей на спине на кровати, а Царицын придавливающим меня к ней весом немаленького тела.

— Ты заблокировала меня сразу. Не дала шанса извиниться. Я так ждал тебя, — лбом вжался в мой, дыханием опаляя кожу. — До последней минуты выискивал взглядом в толпе. Не было спора. Не было, маленькая моя…

— Мне плевать, — зажмурилась.

Сказать ему, что я всё же приехала тогда, что стояла и видела его в аэропорту, не смогла. Не могла признаться в своей слабости и бесхребетности.

— Уходи, Даниил. Прошу.