Старуха встала. Волосы опали на плечи. – Господин Арнесен хочет сказать, что мы стали соседями? – Он приподнял чашку двумя пальцами и озирался в поисках добавки сахара. – Мы должны были перебраться еще до лета. Но жене хочется сначала все доделать. Знаете, как это бывает? – Арнесен углядел сахарницу, положил еще две ложки в кофе, вытянул губы и медленно отхлебнул кофе. Старуха все стояла. Ее трясло. – Нет, мы не знаем, как это бывает, – отчеканила она громко. – И как? – Он беззвучно поставил чашку, понизил голос и прошелестел доверительно: – Пианино, десертные ложечки и гладильная доска. Да еще колыбелька. То, что делает дом домом. Жена ждет нашего первенца. После всех этих лет. – Принести еще сахара? – спросила Пра. Арнесен поднял на нее глаза: – Нет, спасибо. Я напился.

Болетта схватилась за стол. – А точно, что они не вернутся? – прошептала она. – Кто? – Штейнеры. Рахиль. Их девочка. – Арнесен вздрогнул, будто его ударило кофейной ложечкой. Положил ее на блюдце. Потом откинулся на спинку и надулся почти обиженно. – Естественно, не вернутся. Они сгинули там. Это всем известно. Мы даже не смогли никому выплатить страховку. К сожалению.

Пра отвернулась от Арнесена, вольготно рассевшегося на стуле с горестной улыбкой, и углядела Веру, которая неожиданно выросла у двери спальни и таращилась на них. Старуха заметила Веру в тот миг, когда она спрятала лицо в ладонях и между пальцами потекла кровь, Вера осела на пол, Болетта с Арнесеном тоже обернулись и увидели ее и кровь у нее изо рта. Арнесен опрокинул чашку и сахарницу, Болетта прыжком метнулась к дочери, и во второй раз за мирное время Пра пришлось вызванивать доктора Шульца с Бишлета. Арнесен так и стоял у стула, не в силах отвести глаз от Веры, от ничего не скрывающей ночнушки, от крови, толчками выбулькивающейся изо рта, от того, о чем он теперь, обходя клиентов, должен помалкивать, хотя кто же может обещать, что, если на него станут наседать, он не проронит ненароком пары слов о том, как Вера билась на полу в судорогах и заговаривалась, зажимая руками полный крови рот. И те, кто выслушивал его признания, домоуправ Банг, например, тут же навостряли уши и спрашивали: – И что она сказала? Назвала кого-то? – Тогда Арнесен начинал набивать себе цену ложью и держал безмолвную паузу до тех пор, пока и у него, и у слушателей не лопалось терпение. Я услышал эту историю много лет спустя, когда однажды вернулся рано из школы и, сокращая путь, пошел через подвал, где была постирочная. Домоуправ Банг стоял у сушилок и развлекал женщин историями из жизни дома, потому что он давно присвоил эти истории себе, перенизав россказни на новый лад. – Весь рот был у нее в крови, в пузырящейся кровавой пене, она колотила кулаками и была как обезумевший зверь. – Но что она сказала? Имя она назвала? – горела нетерпением публика. Но и домоуправ не мог дать ответа на этот вопрос.

Пра повесила трубку. – Доктор Шульц уже идет, – сказала она. Болетта плакала, Вера тихо лежала у нее в объятиях. – У нее язва желудка оттого, что она морила себя голодом! Я же говорила ей – надо больше есть! – Старуха повернулась к Арнесену: – Так, на сегодня мы закончили. Привет жене. – Но Арнесену хотелось побыть еще. Он не мог пропустить такое. Он скрупулезно собрал весь опрокинутый им сахар, поправил чашку, тщательно вытер носовым платком разлитый кофе. Все это он делал неспешно и основательно. Он рвался отвести Веру в спальню. – Во время службы у нас было санитарное дело, – заявил он. Тогда старуха решительно указала ему в сторону прихожей и входной двери. – Я вижу, ваша одежда все еще висит там. Захватите, когда будете выходить.