Пра подошла поближе. – Неужто Арнесен собственной персоной? Теперь-то точно потекут будни. – Он отвесил низкий поклон. – С нами вы в безопасности и в будни, и в праздники. Даже жизнь после этой просчитана в нашем календаре. – Пра пыхнула уголком рта. – Это давайте оставим Всевышнему, дорогуша. Ваш чемоданчик маловат для вечности. – Арнесен коротко вздохнул и вытащил платок с вензелем страховой компании, точно сдаваясь и моля о пощаде. Но старуха подошла еще на шаг поближе и прищурилась. – Слушайте, а куда подевались все ваши волосы? – Мама, он был узником «Грини», – шикнула Болетта.

Тут Арнесен извлек трубкообразный ключ, который был только у него, и повернулся к ним спиной, вылитый фокусник, который не хочет раскрыть свои тайны раньше времени. Он оглянулся через плечо и наткнулся на Верин взгляд, из тени за дверью. Улыбнулся. Потом все услышали щелчок, Арнесен вытянул ящичек, зазвенели и зашуршали деньги, а считать наличность Арнесен из «Bien» умел как никто. Ему не надо было даже дотрагиваться до денег, он считал глазами, самыми натренированными своими органами, потом он складывал вырученное в кожаную торбу на молнии, напоминавшую пенал, убирал торбу в кофр, со всей предосторожностью запирал его с двух сторон, и на этом представление заканчивалось.

Болетта пошла в кухню варить кофе. Арнесен выпрямился. – Пока сумма немного не набирается. Война все поставила с ног на голову, – сказал он. Пра съежилась в улыбку. – Да уж, чем дешевле человеческая жизнь, тем дороже премия. Так ведь? – Арнесен не стал улыбаться. – Дело, очевидно, в том, что ценность некоторых вещей не измеряется в кронах и эре, фру Эбсен. – Болтовня! Считай лучше свои деньги. На это ты мастер!

Арнесен собрался было ответить, но передумал. Лишь в отместку потащил свой кофр, который никогда ни упускал из виду, с собой в гостиную. Куда бы Арнесен ни приходил, везде его угощали, то ли совестясь, то ли подхалимничая. Наверно, они думали, что их жизнь у него в руках. Он медленно шел вдоль книжных полок и вел пальцем по кожаным корешкам, но глазами обшаривал комнату: диван в гостиной, разложенный для спанья, стакан «Малаги», пасьянс. Палец задержался на широком зазоре между книгами, откуда поднялась пыль. Тут Арнесен снова улыбнулся. – Хорошо бы его расстрелять, – протянул он. Потом сел на мягкий стул спиной к буфету. Старуха перегнулась через стол: – Кого хорошо бы расстрелять? – Гамсуна. Предателя. – Писателя? – Писателя-предателя. – Старуха откинулась на спинку дивана. – Лично я предпочитаю читать Йоханнеса В. Йенсена, – сообщила она.

Болетта принесла поднос с кофе и молочным шоколадом. Арнесен немедленно отломил от плитки кусок и положил его в рот, а в кофе – четыре ложки сахара. Старуха пошла прочь из комнаты, но Болетта остановила ее. – Как вы пережили «Грини»? – спросила она. Арнесен закрыл глаза и сглотнул. – Хуже всего пришлось моей жене. Ждать в неизвестности и страхе. – Арнесен снова смотрел прямо, а голос он прочистил шоколадом. – Но она выдержала. Женщины оказались сильнее, чем думают мужчины. По крайней мере, этой мудрости война нас научила.

Он стрельнул глазами поверх чашки. Болетта подлила ему кофе. Пра звучно вздохнула: – От привилегии ждать мы бы отказались более чем охотно. – Но Арнесен уже не слушал. Он еще раз обвел взглядом всю комнату и сказал: – Она меньше, да? – Болетта поставила кофейник: – Меньше, чем что? – Чем квартиры на той стороне дома. – Пра выхватила у Арнесена из-под руки последний кусочек шоколада. – Может, там они и больше, – сказала она. – Но здесь солнечнее. – Не знаю, не уверен. У нас балкон на южную сторону. – Обе женщины подались вперед: – У нас? – Арнесен растаял в улыбке и взмахнул рукой, точно давая знак оркестру. – Я въезжаю в квартиру, что углом выходит на Юнаса Рейнса. Ту, где жила эта несчастная еврейская семья.