Тварь...

Дыхание перехватывает и не отпускает. Чувствую, как сердце бьется о ребра, а руки сами сжимаются в кулаки. Убить гадину. Сорвать с нее эту маску непорочности и докопаться до сути. Выпотрошить, как ненужную игрушку. Чтобы не смела больше притворяться. Не рушила тот образ, что годами хранил в памяти.

Нельзя.

Нереально.

Потому что знаю - нет никакой маски.

Нет и никогда не было!

Варя не играет.

Не притворяется, как бы сильно мне этого не хотелось.

Вот она. Настоящая. С распухшим лицом и воспаленными красными глазами. Хрупкая, как фарфоровая статуэточка. Тронешь, и рассыплется в прах...

Выдыхаю шумно, пытаюсь унять разбушевавшееся воображение.

Смотрю на нее и понимаю, что не могу... Не могу ненавидеть эту дрянь. Любого могу: суку-Косарева, судьбу за то, что когда-то свела наши пути, жизнь за ее несправедливость. Даже себя. А ее нет.

Вспоминаю ее тихий голос, когда говорила с братом. Неприкрытый ужас и страх за дочь. Нежелание мириться с действительностью. Робкая попытка противостоять ей...

Мне стоило огромных усилий, чтобы не подойти к ней, схватить в охапку и прижать к груди. Успокоить. Согреть. Дать надежду. До сих пор не понимаю, как сдержался. Наверное, ее слова заставили. Слабый шепот, вмиг остудивший мой пыл.

Между мной и Полковником никогда ничего не будет. Это невозможно.

Правду же сказала. У меня и в мыслях не было лезть в ее жизнь или претендовать на что-то большее. Всего лишь поговорить. Задать все, интересующие меня вопросы, получить объяснения и разойтись. Навсегда.

Тогда почему перед глазами все еще проносятся кадры многолетней давности? Почему я снова вспоминанию ту глупую семнадцатилетнюю девчушку с волосами цвета карамели? Что за наваждение?

– Она справится, – произношу мягко, встречая ее уставший взгляд. – Все будет хорошо.

Она кивает и медленно откидывается на спинку кресла. Прикрыв глаза, пальчиками массирует виски, заправляет за ухо непослушную прядь.

Невольно отмечаю, что на ней нет никаких украшений. Вообще. Глаза невольно опускаются к шее, скользят по скромному вырезу к ложбинке между грудей...

И кулона нет. А ведь раньше носила, не снимая. Когда волновалась, непроизвольно тянулась к нему, сжимала и тут же успокаивалась. Помнится, как-то она умудрилась его потерять. Несколько дней плакала, проклиная свою беспечность... разрывая мне сердце. Я всегда ненавидел женские слезы. На дух не переносил. Но когда плакала Варя, меня просто накрывало, ломало от желания обнять, сделать все возможное, чтобы вновь увидеть ее улыбку. Я не спал сутки, поднял на уши весь лагерь, но отыскал-таки пропажу. Вернул владелице. И едва не утонул в искрящемся изумруде глаз. В тот день я впервые почувствовал, как мне дорога эта девчушка и... испугался. Себя. Своей реакции на нее. Тех эмоций, что она, сама того не понимая, пробуждала во мне.

С тех пор старался лишний раз не пересекаться с ней. Задушил все эмоции в зачатке. Чтобы спустя столько лет снова попасть в эту ловушку...

– Спасибо... – ее голос ласкает слух, возвращает из мира воспоминаний.

Варя распахивает глаза и наши взгляды встречаются. Секунда. Две... Собственный пульс оглушает. Бьет по вискам невидимыми молоточками.

Собираюсь еще что-то сказать, но не успеваю. В это же мгновение двери за моей спиной распахиваются и Варю будто ветром сдувает. Сорвавшись с места, бросается к врачу. Я вдруг резко перестаю для нее существовать.

Тут же прогоняю глупый эгоизм, мысленно называя себя мудаком. Поднимаюсь, чувствуя, как губы растягиваются в счастливой улыбке. Бодрый мужской голос сообщает о том, что опасность миновала, наша малышка жива и уже через несколько часов придет в себя. А пока Варе нужно пройти к нему в кабинет, чтобы заполнить некоторые документы.