Если бы чай помогал отличать морок от реальности!

Я просидела у себя весь день: выносить переглядывания-перешёптывания слуг не было сил. А вечером заперла дверь спальни и положила возле изголовья кровати кочергу, с ней мне было спокойнее. Мой птиц, не улетевший с наступившими сумерками на охоту, издал сдавленный булькающий звук. Я покосилась с подозрением: можно было бы принять за смех при богатой фантазии. Но нет, сычик сидел в своём углу между окном и стеной, время от времени расправлял и складывал крылья и всё поглядывал на мои руки: не принесла ли ему угощения.
– Обжора, – вздохнула я.

Птиц, кажется, оскорбился до глубины птичьей души, упорхнул в клетку и устроился спать там.

А я убедила себя, что ночное происшествие просто померещилось. Через несколько дней и Нальда с Мейдой кривенько улыбаться перестали.

Просить за всех пришла Яола. Когда надо было, эта строгая до надменности женщина улыбалась заискивающе и приторно.

– Всего несколько часов, дэйна Гертана!

– Да хоть до утра гуляйте, – отмахнулась я.

У Нальды в Бейгорлауне осталась родня: родители, сёстры, племянники. Младшую из сестёр сегодня отдавали замуж и посетить нехитрое деревенское гулянье хотели все. Олир, может, тоже хотел, но служба есть служба: он свой пост оставить не имел никакого права, остальным же покидать замок разрешалось. До утра, несмотря на некоторую наглость и вольность, веселиться себе не позволял никто, но ночью – являлись, было дело. Верген ни за что не позволил бы уходить из замка всем, другое дело я. В порыве благодарности моя горничная огромную стопку белья перегладила, а Рута положила в пирог мою любимую начинку и собственноручно отсыпала очищенных от скорлупы орехов.

– Я же знаю, вы то и дело угощение для своей лупоглазой питомицы таскаете. Она-то, по крайней мере, не плод воображения!

Это правда: к орехам сычик питал слабость.

Так что сумерки ещё не опустились на Бейгор-Хейл, как принарядившиеся слуги, включая Саркена, покинули дом. Я убедилась, что все двери закрыты, и поднялась к себе, собираясь посвятить вечер неторопливому чтению. Моя сова, нахохлившаяся и недовольная, восседала на жёрдочке над кроватью: то ли сорт орехов не оценила, то ли их количество. Я небрежно кинула выбранную книжку на покрывало и ушла за ширму переодеться.

Атак хотелось хоть изредка поучаствовать в таком вот нехитром празднике простых людей. Послушать песни, потанцевать, попробовать угощение. Несколько часов побыть обычной девчонкой, не думать ни об оставшихся годах, ни о дурацкой не сложившейся жизни…

Со стороны окна, как всегда, открытого для свободного перемещения маленькой совы, раздались какие-то шорохи, глухой стук. Вздрогнув, я прихватила полы халата поясом и высунулась из-за ширмы.

Ох.

А ведь я заперлась изнутри на ключ.

Он валялся на полу между окном и креслом. Лохматый, темноволосый, с той же цепочкой проступающих вдоль спины позвонков и кривыми штрихами старых шрамов. Опять без одежды, но в этот раз бодрствующий.

Я метнулась за кочергой, неосмотрительно брошенной на коврике у постели, и почувствовала себя гораздо увереннее, обхватив пальцами холодный металл. Незнакомцу на мои действия оказалось плевать: опираясь ладонями в пол, он пытался подняться.

– Вы кто?! Как вы здесь оказались?!

Я застыла в трёх шагах от него, нависая с занесённым над худым телом импровизированным оружием.

Странный гость, то ли реальный, то ли плод моего больного воображения, с усилием поднял голову, разлепил веки.

– Пить.

Это ответ на какой из вопросов?

– Вы ко мне водички хлебнуть забрались?!