- Нет! – тут я настроена решительно. – Мне нравится мой цвет. И ничего менять я не дам!

- Господи! За что мне такое наказание? – приложив руки к груди, восклицает «бабуля».

- За все хорошее, что ты сделала миру, - от глубокого голоса мурашки пробегают по моей спине.

- Дмитрий! – Нелли Эдуардовна улыбается сыну вымученной улыбкой и наклоняет голову, позволяя ему поцеловать ее.

- Воюете? – он не спрашивает. Он знает ответ.

- Она невыносима!

- Девушки, кто будет заниматься Екатериной? – опекун оборачивается.

Одна из девушек делает шаг в нашу сторону.

- Я не буду красить волосы! – заявляю резко. Девушка замирает, как вкопанная.

- Будешь, - опекун говорит негромко, но твердо.

- Нет.

- Екатерина, - он надвигается на меня. А я пытаюсь вжаться в кресло.

В этом салоне, среди розовых кресел, маникюрных столов и журнальных столиков он выглядит пугающе. Высокий мужчина с очень широкими плечами и сверкающими ярко-голубыми глазами.

Он подходит совсем близко. Через тонкую ткань брюк ощущаю его крепкие бедра, замершие между моих ног.

 Он наклоняется и опирается на подлокотники двумя руками. Его лицо оказывается на уровне моего. Но от этого только хуже.

Я вся дрожу внутри. Дыхание сбивается, вдоль позвоночника пробегает холодок.

- Екатерина, - говорит он почти мягко. – Ты сейчас же встанешь и пойдешь с этой девушкой. Сядешь и дашь сотворить с собой все, что только пожелает моя мама. Тебе ясно?

С каждым новым словом его голубые глаза разгораются ярче. Его голос сквозит уверенностью.

Горячее дыхание касается моего лица. Через тело словно электрический ток пропустили. Вздрагиваю и сжимаю ноги, касаясь его бедер.

От этого легкого касания кожа вспыхивает, а низ живота томительно ноет.

Люся, возьми себя в руки, дура чертова!!!

 - Ты меня поняла? – он не собирается оставлять меня в покое, пока не получит ответа.

Я вся дрожу. Закусываю губу. Сжимаю ладони в кулаки, только бы не коснуться его щеки.

Темные короткие волоски уже пробились на его щеках. Какие они на ощупь?

Жесткие и так щекотно колют ладони. Я помню… Я все еще это помню.

 И ТАМ он тоже бритый и слегка колючий…

Чувствую, как вспыхивают щеки, кровь стучит в висках. Жар разливается по телу, сметая напряжение и разнося возбуждение по венам.

Перевожу взгляд на его губы. Пухлые, блестящие, слегка приоткрытые. Сглатываю.

Напряжение между нами нарастает. Кажется, его чувствуют все в этом чертовом зале.

- Хорошо, - шепчу я. Лишь бы отошел. Лишь бы не касаться его, не чувствовать его запах.

- Отлично! – он легко отталкивается от кресла.

Но в его глазах на самом дне я замечаю разочарование. Мной? Ситуацией?

Чего он ждал? Что я буду сопротивляться? Или что я его поцелую?

- Прошу, садитесь, - вокруг меня суетится молодая девушка. Наверное, моложе меня.

- Давай оставим все, как есть, - почти шепчу я. – Скажешь, что краска не легла, а?

Ее личико из милого и услужливого тут же становится резким.

- Вы что? Нелли Эдуардовна дала четкие указания на счет цвета и длины…

- Еще и длины? – я удивленно хлопаю глазами.

Она молчит, делая вид, что занята моими волосами.

- Ну хотя бы розовый оттенок мы можем добавить? Совсем чуть-чуть? Пожалуйста-а-а.

Она неуверенно косится на «бабулю», которая мило беседует с хозяйкой салона.

- Ну… только если в виде корректора желтизны… - девушка явно не уверена.

- Отлично, ненавижу соломенный цвет,  - откидываюсь в кресле и довольно жмурюсь. Я кое-что придумала. Лишь бы прокатило. – Давай, разводи свои краски.

Девушка удивленно косится на меня, но все же разводит все необходимое.

Я не очень люблю все эти покраски и завивки. Кроме эксперимента с оттеночной маской, я и волосы то не красила. А вот Катя жить не могла без краски для волос. Поэтому процедуру я себе отлично представляю. Сначала осветлить – выровнять цвет. Потом затонировать.