Вспоминал, оправдывал и любил по-прежнему? Не знаю, я не стал уточнять. Впрочем, что уточнять, все видно невооруженным глазом. Таких женщин, как Лена, тяжело забывать. По себе знаю. Грудь у нее действительно была очень чувствительная, я тоже в курсе…

Демобилизовавшись из армии, Пашка не стал восстанавливаться в институте. Хотя мог бы, его бы приняли. Искупил, так сказать, похмельное пиво армейскими портянками.

Первый год он работал в ремонтной шараге слесарем и сильно пил. По-черному, до соплей, блевотины и ночевок в вытрезвителях. Мы по-прежнему его жалели, но деньги одалживали уже с раздражением.

Потом, неожиданно для всех, он пошел служить сержантом в милицию.

– Хочу защищать людей. В мире слишком много несправедливого, – незамысловато, как первоклассник, объяснил он свое решение.

Помню, я тогда про себя усмехнулся…

На поминки мы не поехали. Ну их! Сидеть там со скорбными лицами и делать вид, что смерть Витька нас очень расстроила? Смотреть на другие расстроенные лица, которые тоже делают вид? Была зайцу охота по грибы ходить, как выражается в таких случаях прямолинейный Пашка.

Точно, ну их! В кои-то веки встретились. Маленький праздник на больших похоронах.

Когда народ потянулся к автобусам, а оркестр начал упаковывать трубы в футляры, мы потихоньку отстали. Зашагали между могилами, с облегчением ускоряя шаг и согреваясь в движении.

– Не люблю похорон, – сказал Алик.

– Особенно своих? – спросил я.

Алик усмехнулся. Что-то новое. Солидное. Раньше он ржал как конь по любому поводу и даже без. Горячий кавказский темперамент, оказывается, тоже остывает с годами.

С тех пор как мы не встречались, он отрастил окладистую черную бороду.

Видеть его таким было непривычно. Все-таки хорошо, что мы встретились. Встретились на похоронах Витька. Что тоже неплохо. Если вдуматься.

– Своих – тем более. На поминках не погуляешь, – согласился он. – Слушай, Юр, а что ты все время оглядываешься?

Я – оглядываюсь? А действительно… Шаги за спиной и целившаяся в меня машина… У меня уже появилось подспудное чувство, что все это не просто так. Какое-то неуютное чувство. Тревожное. Словно за тобой все время наблюдает кто-то недобрый, а ты не можешь понять, кто и зачем…

– А кто он был? – спросил меня Пашка.

– Кто – был? – не сразу понял я.

– Витек, кто же еще?

– А… Зам. директора научного института. По хозяйственной части.

– Ну, разумеется, по хозяйственной, – сказал Пашка. – А отчего умер?

– Говорят, инфаркт.

– Говорят? – переспросил он.

Мент, он и есть мент.

– Врачи говорят, – уточнил я. Хотя, на самом деле, я этого не знал. Говорят. А кто говорил? Женский голос по телефону? Что-то моя спокойная жизнь в уютной скорлупе собственных пороков и маний становится слишком насыщенной тревожными событиями, пришло в голову. Теперь вот кладбище…

Витька хоронили в престижном районе, если можно так выразиться. Дальше могилы пошли победнее, оградки – поплоше, а полированные стелы сменились гранитными плитами и простыми железными крестами. Кого – как, конечно, но меня это социальное неравенство в царстве мертвых всегда наводит на философские размышления о незыблемости существующего порядка. Когда богатые остаются богатыми и после смерти, а остальным – что осталось, как говаривал Витек-бывший. Или я так себя успокаиваю?

Между могил мы двигались бодрым шагом. Почти пионерским. Для воспоминаний счастливого детства не хватало только горна и барабана. Кладбище вообще идеально подходит для воспоминаний детства, не я один это замечал.

– Кстати, господа, куда мы идем? – спросил я.