Словом, тогда Пашка смотрелся старше всех нас, по крайней мере, на несколько лет. Женщины рано начали обращать на него внимание. Все мы, шмакодявки, ему в этом страшно завидовали…

И Лена! Самая красивая девочка из класса «Б», включая сюда наш «А», конкурирующий «В» и всю школу…

Их сближение произошло настолько быстро, что я, например, даже не заметил, как они стали неразлучны. Просто в одно не слишком прекрасное утро вынужден был это констатировать.

Да, они здорово смотрелись вместе – это все отмечали. Мужчина и женщина. Мускулистое мужество и веселая, брызжущая, как солнечные зайчики, красота. Эталонная пара.

После школы Пашка и Лена поступили в разные вузы, удачно поступили, как и все мы. Они продолжали встречаться. Мы все учились в разных местах, но виделись часто – наша школьная спайка казалась вечной, как предстоящая жизнь.

Обычно мы обитали дома у бабушки Алика. Ее звали Ада Ашотовна. Именно Ашотовна, никак иначе, всегда подчеркивала она. Намекая тем самым, что не одобряет своего сына, папу Алика, названного в честь деда Ашотом, а на людях величающего себя Андреем. Ее папа Ашот Вахтангович, между прочим, был московским профессором в третьем поколении. Но все равно не стеснялся своих армянских корней. А его кровный внук, безнадежный, как дорога в тупик, кандидат наук, вдруг застеснялся, видите ли, вслух возмущалась бабушка.

В остальном старушка была современной и невредной. Обсуждала политику, могла подпустить матерком, курила в день по две пачки «Беломора» и обожала внука.

С его родителями она не ладила не только из-за имен – имелся там целый ряд других внутрисемейных причин, из-за которых они почти не общались. Старушка была все-таки своенравной и бескомпромиссной. Жила одна в огромной сталинской квартире с тремя комнатами и широким, как проспект, коридором. Когда появлялись мы, она, выпив с нами рюмку-другую, запиралась в спальне, оставляя остальную жилплощадь на разграбление и поругание. Вы молодые, вам надо, говорила она.

Все, как обычно. Танцевали, бренчали на гитарах, пили пиво и что покрепче. Много пили. Говорили тоже много и обо всем. Обжимались в ванных и туалетах. Девчонки часто менялись в нашей в общем-то мужской компании. Только Пашка всегда был с Леной.

Витек на наших посиделках возник не сразу. Но возник и развелся. Как плесень от сырости. Первый раз я сам привел его в компанию.

Вообще, хоть он и был нашим одноклассником, в школе мы с ним мало общались. В нашу хулиганистую группу неформальных лидеров класса он не входил. Был, что называется, хиляком. Рыхлым, маленьким и неуклюжим. Носил очки в массивной оправе. На уроках физкультуры над ним смеялись. Впрочем, тогда он еще не был толстым, наоборот, излишне дохлым, даже щуплым.

За тот неполный год после школы Витек здорово поправился, обзавелся животом и блестящими розовыми щеками. Жидкие усики загустели. Нет, он действительно здорово изменился. Говорил теперь много, уверенно и часто смеялся басом. Без перерыва рассказывал анекдоты. Стал чрезвычайно компанейским и очень удобным. Всегда безотказно бегал за пивом или за добавочной бутылкой. Очки больше не носил, родственники из-за границы прислали ему контактные линзы.

Когда я увидел его первый раз после окончания школы – случайно встретил на улице, – то не узнал сначала. Он первый меня узнал. Обрадовался, словно было чему.

Помню, мы его никогда специально не приглашали. Он всегда появлялся сам. Как бывшего одноклассника, его терпели, и только.

Пашка с Леной должны были пожениться на четвертом курсе. Готовились. Она сшила в ателье платье, а он купил с переплатой черный английский костюм-тройку. Подразумевалось, что мы все скоро будем гулять на их свадьбе.