И тот во дворе под чьей-то ногой скрипнула старая доска, а следом за скрипом зазвенел надтреснутым колокольчиком женский голос:

– Хозяин! Принимай гостей!

Марта замерла, выпучив глаза. Зойка ошалело шарахнулась в самый темный угол и там затаилась. Борис Борисыч заорал басом в своем стойле, а дядюшка Гаюн едва не перевернул подойник от неожиданности.

– Совсем совесть потеряли, – проворчал он и снова склонился к козе, чтобы обнаружить ту в состоянии дикого ужаса. Марту трясло, ее просто колотило от ужаса.

– Да что ж такое!? – лесовик уперся ладонями в колени, поднимаясь со скамьи. – Коз моих пугать? Ну, я вам...

Полыхая благородным гневом, хозяин призрачного леса выскочил во двор и замер на пороге сарая, рассматривая свою гостью.

Рыжие волосы собраны на затылке в небрежный узел, лицо бледное, молочное прямо, и ни одной веснушки, что удивительно при таком цвете волос. Платье темно-зеленое в желтый цветочек – неприлично короткое! – открывает ноги, по щиколотки спрятанные в светло-коричневые сапожки на высокой шнуровке, еще более неприличные, чем платье.

И глазищи – огромные, пронзительные, чужие.

«Донесли!!!» Обо всем недовольном бормотании, о нареканиях на молодежь, о тоске об ушедших днях.

«Но кто?» Все указывало на Зойку. И если бы та умела говорить, так ведь нет. Бред!

Дядюшка Гаюн склонил почтительно спину и опустил голову:

– Чем обязан высокому визиту?

Женщина на секунду растерялась, словно она ждала другого приема, нахмурилась и негромко произнесла:

– Мы только гости в доме хозяина леса. Смеем ли мы с моей... воспитанницей надеяться на ночлег и, может быть, легкий ужин?

Борис Борисыч снова заорал дурным голосом, словно боялся, что на ужин пойдет именно его ароматное мясо, а лесовик еще раз удивился такой реакции своих питомцев, но только пожал плечами и сделал приглашающий жест в сторону дома.

Пришедшая замялась на секунду, тяжело вздохнула и нехотя призналась:

– Прежде чем переступить порог вашего дома, я должна признаться в том, что... – зеленые глаза загорелись хищным огнем. – Матерью-хозяйкой клянусь, я никогда не... В общем, я думала, вы сами... Короче, в моих жилах течет волчья кровь. И я пойму, если вы...

Дядюшка Гаюн остановил сбивчивую речь взмахом руки. Молодежь. Ничего-то они не понимают. И дело даже не в том, что гостья оказалась одним из Стражей. Он бы все равно пустил ее под свою крышу. Разве мог он не пустить после почтительной формы, после упоминания Богини Матери. И даже после неприятного признания, которое абсолютно покорило лесовика своей правдивой смелостью.

– Двери моего дома открыты, – проворчал он и насупил брови, скрывая свое истинное настроение: неуместный восторг и недоверчивую растерянность.

Ох, странных гостей нынче пригнал осенний ветер.

Женщина повернулась к крыльцу, а из-за ее плеча на дядюшку сверкнула синим взглядом малышка. Синим, как воды горного озера. Живым. Любопытным. Веселым. И еще более чужим.

Дядюшка Гаюн поспешил опустить глаза и суетливо бросился к избушке.

– У меня там не прибрано... Я сейчас... Я тут... И молока девоньке тепленького, да?

Означенная девонька вдруг громко рассмеялась, обнажив один беленький зубик и, указывая розовым пальчиком за спину лесовика, радостно сообщила:

– Аф-аф!!

Дядюшка испуганно оглянулся. Неужто он так забылся, что не заметил присутствия третьего гостя? Но нет, взгляд уперся в шероховатое дерево сарая, в окне которого маячила любопытная Зойкина морда. И больше никого и ничего.

– Аф-аф! – уверенно повторила девочка и кивнула.

– Да-да... – проворчала ее опекунша, поднимаясь по ступенькам. – Аф-аф... Я и в первый раз прекрасно слышала...