С далёких просторов,
Смеясь и порхая,
Явилась, как птица
Из дивного края.
Резва и задорна —
Её ароматом
Дышал каждый куст
В городке небогатом.
И в роще звенели
Деревья от эха
Её молодого
Весёлого смеха.
И с новой зарёй,
прежних зорь лучезарней,
В плену у неё
Оказались все парни.
И с новой зарёй,
В тот же день, спозаранку,
С мужьями у жён
Началась перебранка.
Ограды шептались
О ней втихомолку,
И бороды старцы
Чесали без толку.
И матери долго
Томились и ждали,
Пока сыновья их
В потёмках блуждали.
И вдруг – словно сон
Оборвался чудесный:
Исчезла она,
А куда – неизвестно.
Вспорхнул соловей,
И где мог затеряться,
Об этом никто
Не сумел догадаться.
И смолкло веселье,
И в роще, в печали,
Одни лишь деревья
Ветвями качали.
Как будто ненастье
И дни и недели:
Потухли все лица,
Глаза погрустнели.
И вот уже парень
Вернулся к невесте,
И вновь дело к свадьбе,
И снова все вместе.
Сидят женихи
И зевают украдкой,
А юным девицам
Спокойно и сладко.
Ушло ликованье,
И ночью безлюдной
Все матери спят
По домам беспробудно.
Всё тихо, всё чинно,
В проулках ни звука,
И мир, и отрада —
И смертная скука!
«Сидела в светлице…»
Сидела в светлице,
Косу заплетая,
Для многих – грешна,
Для немногих – святая.
«Как горько, сердечко,
Как больно в груди!
Нет рядом Рахелы —
Куда мне идти?
Пусть ваши уста
Мечут сплетни, как стрелы —
Рахела со мною,
И я для Рахелы.
Как горько, сердечко,
Как больно в груди!
Нет рядом Рахелы —
Куда мне идти?
Под вечер, как выйду
Знакомой тропою,
И нету Рахелы —
Души нет со мною.
Как горько, сердечко,
Как больно в груди!
Нет рядом Рахелы —
Куда мне идти?
Росток, колосок,
Что ты скажешь мне, спелый?
Что вместо меня
Умирает Рахела?
Как горько, сердечко,
Как больно в груди!
Нет милой Рахелы —
Куда мне идти?»
Шаул Черниховский
1875, Михайловка (Крым) – 1943, Иерусалим
«Как ангелов хор, надо мною…»
Как ангелов хор, надо мною
Зов губ твоих слуха коснётся,
И тихой волшебной струною
В глубинах души отзовётся.
О чарах предутренней неги
Уже зазвенели ветвистых
Стволов-исполинов побеги,
И воды в ущельях скалистых.
Но сердце об этом не знает.
Охвачено юным стремленьем,
Само оно мир наполняет
Раздольным и радостным пеньем.
Слова, будто струи потока,
Блестят переливами света,
А рифмы таятся до срока:
Мерцают и прячутся где-то.
Татарская песня[25]
Под вечер, когда потемнеет
Над морем дневной небосклон,
И ветер душистый навеет
Степному ракитнику сон,
В предгорье, где бродят отары,
Ко мне приходи! Я одна.
Уже задремали чинары,
Взошла над долиной луна.
В чарующем сумраке рядом
Поёт и поёт соловей.
Отец мой сегодня со стадом
Ушёл на Яйлу. Поскорей
Ко мне приходи! Я красива,
Смугла и свежа, и стройна.
Белы мои зубы на диво,
Вздымается грудь, как волна.
Не гаснет, пускай на мгновенье,
В глазах моих пламя. Я вся —
Желанье и страсть, и томленье!
Спеши! Уж рассвет занялся!
Песнь любви
Я песню любви, песнь томленья весной
Тебе подарил, и в цветенье
Садов ароматных Алушты ночной
Твоё я увидел смущенье.
Стояла на море в тот час тишина,
Сияла полночная Вега,
Волшебный покров расстилала луна,
И волны устали от бега.
И ты услыхала, как песня моя
Из уст полилась без усилий
Под шелест ветвей, под журчанье ручья,
Под шёпот недремлющих лилий.
И вторил той песне проснувшийся Понт,
На скалы бросаясь лавиной,
И ветер в горах, и ночной горизонт,
И звонкий напев соловьиный.
Но взор отвела ты, и словно погас
Ток юной стремительной крови;
И песня моя, что едва началась,
Закончилась на полуслове.
Я снова тебе эту песню спою,
Краса моя – пусть не остудит
Молчанье унылое душу твою,
Пусть кровь твою песня разбудит!
Разбудит любовь, и опять соловьи
Ответят нам пеньем на пенье;
Зардеются щёки, и груди твои