Засыпало прахом посева.
О, брат! Догорающий уголь
Остался от пламени гнева.
О, брат! Угасает тот светоч,
Что был мне источником зренья;
И где-то во мраке мерцают
Последние искры горенья.
И стал мой родник, словно язва:
Сочится он каплями гноя;
А плоть, исходящая кровью,
Коптит, остывая и ноя.
Прошлогодние стебли
Всё ещё шелестят стебли роз прошлогодних, и к сердцу
Твоему приникают.
Но взгляни, дорогая! Снова листья весеннего сада
Под лучами сверкают.
Снова вскопаны клумбы. Подожди, скоро запах цветенья
Разнесётся по саду;
Не пройдёт и весна – будет в розах весь сад, и побеги
Обовьют всю ограду.
И садовник придёт, и ряды за рядами деревья
Обойдёт, подстригая;
И зачахшие было, распрямятся стволы их, и снова
Оживут, дорогая.
Слышишь, ветер приносит, словно чудный бальзам благовонный,
Аромат насаждений;
Так сады зацветают, и звенят каждой новою ветвью,
Сок черпая весенний.
А под вечер придёт дочь садовника, ножниц отцовских
Все следы подбирая;
И уже этой ночью на костре прошлогодние стебли
Пеплом станут, сгорая.
В летний вечер
В полночь дочери Лилит нитью лунного света
Полотно расшивают,
И одним покрывалом свинопасов убогих
И царей укрывают.
В летний вечер погожий, наполняющий парки
И людьми и цветеньем,
Вышел из дому некто, чтоб грешить понемногу,
Но с большим вожделеньем.
Нетерпением полон, поднимает глаза он,
А молитва простая:
Чтобы вспыхнули звёзды, там, на тропах небесных,
Жриц любви призывая.
Вот в саду зазвучала разудалая песня,
И весь сад встрепенулся;
Промелькнул меж деревьев край чёрной вуали,
Белый фартук взметнулся.
И как сводницы звёзды: намекают, мигают
Их глаза золотые;
И проходит дух блуда, поля овевая,
И объяв мостовые.
И доносится смех от реки, от балконов,
От оград, что далече;
И повсюду на окнах опускаются шторы,
И погашены свечи.
Тише! Сыт до отвала терпким запахом плоти,
И от похоти пьяный,
Мир лежит, задыхаясь от смрада, и тонет
В мутных струях дурмана.
В полночь дочери Лилит нитью лунного света
Полотно расшивают,
И одним покрывалом свинопасов убогих
И царей укрывают.
Пустыня сердец
Мезуза[24] висит у дверей ваших криво,
В пустыне сердец ваших демоны пляшут,
К тщете увлекают вас радостью лживой,
На празднестве буйном знамёнами машут.
Неведомо вам, что таится в пустыне
Отчаянье – сторож, невидимый взору.
Хранитель отвергнутой вами святыни
Метлой он прогонит глумливую свору.
Тогда огонёк ваш последний потухнет,
И встанет разбитый алтарь сиротливо,
И там, где ваш храм опозоренный рухнет —
Там кошка в руинах завоет тоскливо.
Провидец, беги!
И сказал Амасия Амосу: «Провидец, беги!»
Амос 7–12.
«Беги!» – Бежать я не обучен.
Иду, как вол, со стадом вместе.
Мой голос груб, язык не звучен,
И не годится он для лести.
То грех не мой, что сил не стало,
Что опустился молот гнева:
Кователь не нашёл металла,
Попал топор в гнилое древо.
И потому – роптать не стану!
Уйду, ремень стянув потуже.
Вернусь к стадам, в рассвет туманный,
Не побоюсь жары и стужи.
И дол увижу, полный песен,
И будут рощи мне желанны;
А вы – вы только тлен и плесень,
И разметут вас ураганы!
Юбилейное
Под ярмом вашей ласки
В прах душа моя пала;
Горе мне! Моё слово
Понапрасну звучало!
Для чего вы явились
В дом мой? В чём моя сила?
Не поэт, не пророк я —
Жизнь меня наделила
Ремеслом дровосека:
Я достойно трудился,
Только плечи устали,
И топор притупился.
Я батрак, я подёнщик!
Часом в вашу округу
Я забрёл, и не время
Славословить друг друга.
Как поднимем мы лица?
С чем мы выйдем на битву?
Собирайте же силы,
И творите молитву!
Народные мотивы
«Кто знал её раньше…»
Кто знал её раньше?
Кто ведал, откуда
Приманкой для взоров
Пришло это чудо?