Адлия даже поделилась с девушкой семейным рецептом плова, в котором, на ее взгляд, не было ничего особенного. Рецепт этот передавался по традиции из уст матери к дочери и укреплялся поколениями. Татьяна догадалась, что именно в этом и был весь секрет: за долгие годы проб и ошибок удалось прийти к идеальному соотношению всех составных частей. Но в том, как учила ее готовить Адлия, не было никакой определенности и строгости.

Девушка сидела, прикусив язык, записывая каждый шаг, чтобы у нее получилось приготовить так же, но повторить точь-в-точь было невозможно, поскольку рецепт содержал много позиций «на глаз». Адлия интуитивно знала, сколько чего в каждом конкретном случае добавлять и всегда получалось вкусно. Это был предел мастерства, к которому Татьяна теперь стремилась. Но пока записывала примерные пропорции.

– Теперь надо рис выложить сверху ровным слоем, – говорила Адлия, делая рукой разглаживающее движение, будто проводила ладонью по поверхности воды.

– Вот у меня мама тоже все всегда на глаз делает. Я всегда поражалась, как так получается. И всегда одинаково ведь!

Это был первый случай, когда девушка заговорила о матери после предложения Адлии здесь остаться.

– Почему ты от нее сбежала? – поинтересовалась женщина, вручая Татьяне половник и банку с рисовой крупой.

Девушка замкнулась, сделав вид, будто ничего важнее, чем наполнение казана рисом, не существует. Адлия внимательно вгляделась в ее лицо и наблюдала за микроизменениями мимических мышц. Татьяна то хмурилась, то опускала глаза, расслабляя лоб и скулы, то надувала, то втягивала щеки внутрь и поджимала губы. Побег от матери вдруг показался ей стыдным, легкомысленным и заслуживающим осуждения.

– Она с тобой жестоко обращалась? – уточнила Адлия.

– Нет, что ты, – завертела головой Татьяна, все еще боясь посмотреть на женщину. – Я просто не хотела, чтобы она все за меня решала. Она всю жизнь за меня все решала, а я думала, что так надо. Пока…

Она осеклась, прикусив губу.

– Сбавь огонь на тройку, – женщина указала на круглый переключатель режима конфорки. – На, кинь чеснок и накрой крышкой. Только полотенце не забудь.

Адлия протянула очищенную головку чеснока. Татьяна очнулась, приняла его и быстро исполнила указание. Девушка уже видела, как соседка окутывала крышку казана кухонным полотенцем перед тем, как накрыть ей плов, и повторила сейчас то же самое, хоть и неуклюже. Та одобрительно кивнула. Татьяна принялась записывать действия по порядку.

– Я тоже в молодости от этого сбежала, – сказала Адлия, помолчав. – В моей стране, вообще, женщины так живут. Не могут ничего решать. Ничему не учатся, замуж выходят, за кого скажут родители, рожают детей, сколько хочет муж, и все делают для него. И так до сих пор. Кто-то так живет и не тужит. Многие и не хотят ничего решать сами. Им всегда легче обвинить кого-нибудь в своем несчастье, чем иметь ответственность за свое счастье. А я все пыталась найти свое сама.

– Нашла?

– Ага, дважды, – посмеялась женщина. – От которых тоже сбежала.

Татьяна слабо улыбнулась.

– Вокруг меня все кричали «Женское счастье! Женское счастье!» – поднимая руки вверх, Адлия пародировала базарных баб. – А я, честно, до сих пор не понимаю, что это и почему оно женское? Вступить в брак, родить ребенка – только ли женское счастье? Как будто мужики здесь ни при чем. Это ведь и мужское счастье тоже, нет?

Девушка задумалась, приложив ручку к губам. Адлия смотрела на тяжелый чугунный казан, едва помещающийся на конфорке. Молчание продлилось недолго, потом она продолжила: