‒ Что?

‒ Что это ‒ тогда. В тот раз. После того раза. ‒ Да что ж он при ней в последнее время всё больше не говорит, а заикается, путается в словах? А раньше-то наоборот было, она в его присутствие терялась. Так какого лешего? Неужели он до такой степени боится признать? И Марат, наконец, собрался с силами, произнёс осознанно и чётко: ‒ Что она от меня.

6. 6

(Тринадцать лет назад)

‒ И где теперь ночевать будешь, Маратик? ‒ с нарочитой жалостью и заботой пропела Светка, но при этом насмешливо лыбилась. Хотя, может, ей просто было щекотно. ‒ На вокзале? Или прямо здесь, в кустиках?

‒ А ты, что, к себе не пустишь? ‒ самонадеянно поинтересовался Марат.

Шабунина с поддельным негодованием ударила его по руке, ладонь которой вот уже минут пять нахально шарилась у неё под футболкой. Вспомнила вдруг про девичью стыдливость, решила запоздало изобразить неприступную недотрогу?

‒ Да я бы пустила ‒ не проблема. Но сам знаешь, придётся разрешение просить у мамочки с папочкой. А папочка, он ведь тебя, скорее не впустит, а спустит. С лестницы. Хотя можешь, конечно, и под ней прилечь. Зимой там у нас какой-то бомж ночевал. Пока не выгнали.

Дура. И тяжёлая. Ноги уже начали затекать под её весом. Разожралась что ли в последние месяцы? Заедала стресс от сдачи выпускных экзаменов. Ну не залетела же? Иначе бы не прикалывалась тут.

Захотелось спихнуть Светку с колен и, вообще, послать подальше вместе с её тупым хихиканьем и дебильными шуточками. Но ведь он с самого начала прекрасно понимал, что Шабунина не вариант ‒ просто так у неё спросил. Хотя, возможно, где-то глубоко в душе и надеялся на чудо.

Марат досадливо ругнулся, посмотрел на лежащую на краю большую дорожную сумку. Сейчас он тоже ‒ бомж. Особо не повыделываться.

В крайнем случае есть ещё эта скамейка, спрятавшаяся в дальнем углу глухого двора за трансформаторной будкой в зарослях сирени. Летом со стороны её не заметно, и тепло сейчас. Одну ночку в случае чего можно и перекантоваться. Только вот ‒ дальше что?

‒ Да и смысл мне тебя пускать? ‒ продолжала трепать Светка. ‒ Ты же всё равно через несколько дней укатишь. Меня же с собой не возьмёшь.

‒ А ты бы поехала?

‒ Куда, Маратик? В никуда? Я на дуру похожа?

Ещё как похожа. А вот он не дурак, чтобы её с собой тащить. Точно знал, что откажется, потому и спросил.

И опять она без причины лыбилась. Прижалась мягкой упругой грудью, прильнула щекой к щеке, прошептала в ухо:

‒ А ты, Маратик, у своей верной собачонки Рогозиной попроси. ‒ И опять отодвинулась посмотрела с игривым вызовом, продолжая ехидно улыбаться. ‒ У них же вроде дача есть. А там какая-никакая да избушка. Жить можно. Или вдруг она тебя и в квартиру пустит. Ещё и кроватку свою уступит.

Марат вскинулся.

‒ Слушай, а ведь и правда. Дача. Чего ж ты раньше-то не сказала?

Шабунина фыркнула, лыбится перестала, зато округлила глаза, типа поражённо.

‒ А ты что, на самом деле? К Рогозиной попрёшься?

‒ А чё такого? ‒ Марат невозмутимо дёрнул плечом. ‒ Тебе же я на фиг не сдался. Сама же только что призналась. А Галка мне не откажет.

Светка уже на полном серьёзе оттолкнула его руку, подскочила с колен.

‒ Ну ты, Агишев, и придурок!

И как же легко сразу стало.

‒ Или ты думала, я и правда тут на лавочке стану ночевать? ‒ ухмыльнулся Марат. ‒ Или у тебя в подъезде под лестницей.

‒ Ну и катись к своей блаженной! ‒ с праведным негодованием выдала Шабунина, глянула сверху-вниз.

 Он опять ухмыльнулся, поднялся, подхватил сумку, перебросил через плечо.

‒ Счастливо, Светик! ‒ развернулся, зашагал и услышал вдогонку: