– И? – она подается ближе, как будто боится пропустить хоть слово. У нее аж глаза блестят. Но я, конечно же, не собираюсь рассказывать про свой вчерашний конфуз. Дай бог забыть его скорее.

– Ну… я просто вышла и всё.

– А-а, – слегка разочарованно тянет Полина. – И что, Стас ничего не сказал? Ничего не сделал?

– А что он должен был сделать?

Она пожимает плечами.

– От Стаса всего можно ждать…

Раз уж Полина сама затеяла разговор, да тем более речь зашла о Смолине, то и я, пользуясь случаем, спрашиваю ее о том, что меня интересует больше всего.

– Полина, а когда они с тобой… это сделали? – киваю я на пышный хвост, прикрывающий половину головы.

Она сразу сникает.

– В прошлый понедельник. В субботу была та чертова вечеринка, ну на которой мы с Шаманским целовались. Ну а в понедельник я пришла на уроки… а Соня уже всё знает. Блин, ужас такой… – Полина на миг закрывает глаза и тихонько содрогается. – На перемене она подошла ко мне и сказала, что надо поговорить. Велела прийти после уроков в спортзал. Я думала, мы просто объяснимся… ну, мы же дружили… Извинюсь, думала… Я же понимаю, что виновата. Но я никак не ожидала, что они там… что будет такое…

Я с понимающим видом киваю ей, а сама мысленно прикидываю: маму тоже увезли на скорой в понедельник. И Платонов говорил про спортзал. То есть он просил маму сказать, что плохо ей стало в спортзале. Совпадение? Вряд ли.

Сильно бомбить ее вопросами я опасаюсь. Полина запугана, чуть переусердствуешь – и она опять замкнется. Поэтому я пока просто сочувственно поддакиваю ей.

– Это кошмар, конечно. Вообще шок. Представляю, как тебе было страшно и плохо… Они втроем на тебя… на одну? Или еще кто-то был?

– Сначала втроем, потом Стас ещё пришел…

– Он что, тоже над тобой издевался? – изумляюсь я.

– Он… – начинает Полина и замолкает. – Я не хочу больше про это.

– Наоборот, выговорись, легче станет.

– С чего бы? – вдруг злится она. – Волосы, что ли, быстрее отрастут? Или я забуду, как они все в меня плевали? Как царапали меня?

Она закрывает лицо ладонями.

– Тебе станет легче, если их за это накажут, – говорю ей.

Несколько секунд она никак не реагирует, словно меня не слышит. Потом убирает руки и горько усмехается.

– Кто их накажет? Не смеши. Да и не хочу я, чтобы про мой позор знали предки или кто-то еще.

– Это не твой позор. Это их позор, – горячо возражаю я. – Это им должно быть стыдно за то, что сделали. И зря ты думаешь, что им прямо совсем ничего за такое не будет. Не будет – если никто ничего не узнает. А если узнает…

– И что? Даже если узнает, что с того?

Я вспоминаю, как лебезил Платонов перед их отцом. Как заверял, что всё останется в тайне. Что ни одна живая душа ни о чем не прознает. Зачем бы тогда они так суетились? Значит, не такие уж они и неуязвимые, если боятся, что правда вскроется.

– У них отец – публичное лицо, между прочим. Это же такой скандал будет!

– А тебе-то какая разница? – хмурится Полина. – Не над тобой же они издевались.

С минуту я колеблюсь. В конце концов, если я жду от нее искренности, то скрытничать самой не получится. У нас же с ней общее несчастье и, можно сказать, общий враг.

– Они маму мою довели… она до сих пор даже встать с постели не может… инсульт у нее… повторный… из-за них. Правая сторона не работает… И восстановится ли – неизвестно, – голос у меня начинает дрожать, и я ненадолго замолкаю, чтобы взять себя в руки. – Поэтому для меня очень даже большая разница. Я думаю, что они и над ней поиздевались… скорее всего, тогда же. И там же.

– С чего ты решила, что это Смолины? Может, это вообще не из нашего класса.